На следующее утро, подбросив Ирэн до работы, Эспиноза приехал в свой офис, чтобы основательно и спокойно обдумать все, что связано с «делом Габриэла», пока все еще свежо в памяти.
Он заперся в кабинете, дав команду помощникам обращаться к нему лишь в самом крайнем случае. На листочке бумаги выписал имена всех, кто имел отношение к этой истории, обвел их кружочками и нарисовал стрелки, обозначавшие связи между ними. Нет, он не верил в то, что это сразу приведет его к решению, просто стремился максимально упростить дело. Картинка, которую он получил в результате, была совершенно ясной. Именно Габриэл являлся связующим звеном, центром, вокруг которого разместились все остальные. Что было вполне понятным, поскольку именно с него и началась вся эта история. И все же то, что его имя оказалось в центре, вовсе не означало, что на него следует возложить ответственность за произошедшие события. Эспиноза никак не мог вообразить себе Габриэла, рвущего дверцу машины Ирэн на перекрестке в Ипанеме. Зачем ему это делать? Просто попугать ее? Но ему это ничем не поможет. Или, может быть, Ирэн попросту выдумала эту историю, чтобы отвлечь его от более насущных проблем — например, от обсуждения ее поездки в последние выходные?
Эспиноза отложил в сторону бесполезный листок бумаги, откинулся на спинку стула, заложив руки за голову, и выпустил на волю свое воображение. Первым образом, что появился перед его мысленным взором, оказалась дона Алзира перед его домом, какой он ее увидел вчера. Эспиноза вернул стул в исходное положение, выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда пакет с патронами и револьвером, который она ему передала.
Он развернул револьвер и, взяв его в руки, попытался представить, для чего мог понадобиться револьвер Габриэлу, что он с ним собирался делать. Он представил себе, как Габриэл стреляет в упор в Идальго. Это плохо представлялось, хотя сама идея не была совсем бредовой. В его состоянии это мог быть просто жест отчаяния. Эспиноза положил револьвер на стол и стал рассматривать коробку с пулями. Она была совершено новой. Он разложил патроны в коробке, как они должны были лежать в упаковке. Патронов, по-видимому, не хватало. Там оставалось место по крайней мере еще для одного. Эспиноза достал из собственного патронташа две 38-калиберные пули и доложил их в коробку. Их-то как раз и не хватало. Он забрал свои пули и высыпал оставшиеся на стол. Потом пересчитал их и сверил с количеством, указанным на коробке. Двух не хватало. Фрейр мог использовать пулю для баллистической экспертизы. Но зачем две? Одной ему бы хватило. Эспиноза позвонил в Институт криминалистики. Фрейра не было на месте. Он оставил для него сообщение с просьбой перезвонить ему как можно быстрее. Эспиноза сидел и размышлял, что могло произойти с другой пулей, не с той, что использовалась экспертом, и начал подозревать, что вторая как раз могла оказаться в голове у Идальго. Через полчаса ему перезвонил Фрейр. Да, он взял одну пулю. Нет, никто другой не мог ничего взять из коробки. Эспиноза почувствовал легкую головную боль, и он знал по опыту, что скоро голова разболится вовсю. Проглотив таблетку аспирина, он вызвал Уэлбера и рассказал ему, что надумал.
— Ну, знаешь, Эспиноза! Я ведь сам сначала считал, что парень во всем виноват, и прежде всего в том, что он псих. Потом мое мнение изменилось, то есть я решил, что он, конечно, слегка психованный, но в смерти девушки не виноват. И я так считал, пока он не слинял от меня в метро, а после выяснилось, что этому чилийцу стрельнули в лицо всего в двух кварталах оттуда. Но опять же, коли он хотел убить того типчика, какого черта его понесло в метро, на совсем другую станцию, вовсе не на ту, откуда можно прямо добраться до дома чилийца? Почему он прямо не направился к дому? Если это потому, что он в самом деле знал, что я сижу у него на хвосте, то вряд ли он вообще тогда стал избавляться от слежки и пытаться убить парня. Это же все равно что прямо расписаться в убийстве! Я уверен, что чилийца пришил не он. Для таких милых игр надо иметь хладнокровие настоящего убийцы, который наслаждается чувством опасности и риска. Но Габриэл совсем другой, хотя, конечно, мы часто ошибаемся по поводу таких невинных агнцев, как он.