На рубеже веков этот «внутренний» компонент только усилился. Став во главе армии, Милан (на правах отца короля) выбивал для нее из бюджета суммы, ранее и не снившиеся военным министрам. При этом ему было абсолютно безразлично, из каких иных статей изымаются средства. Было увеличено жалованье; награды и всевозможные доплаты сыпались на офицеров, как из рога изобилия. Милан поднял значение военных в обществе, по сравнению со «штафирками», там даже, где этого делать не следовало. И, соответственно, милитаризация «октябрьского режима» только усиливалась, а армия становилась «государством в государстве». Королем этого теневого государства и был Милан Обренович. Его так и называли - «король армии»3. Увеличив прием в Военную академию, он сформировал многочисленный корпус лично ему преданной военной молодежи, для которой стал буквально «идолом». Значение же Александра Обреновича - настоящего короля, не вмешивавшегося в дела вооруженных сил, в глазах офицерства падало4.
При этом «тимокский синдром» (его продолжали сознательно культивировать) глубоко засел в сознании офицеров. «Мы - армия. Это организованная оборона страны от агрессии извне и гарант внутреннего порядка... И если нам, как военным, долг велит защищать отечество от внешних врагов, то почему нам не защищать его и изнутри»5, -говорили будущие заговорщики. А гарантия «внутреннего порядка», или защита трона Обреновичей, ассоциировались у них теперь с лояльностью одному «королю армии»6. «Мы обожали короля Милана»7, - признавались взводные и ротные командиры.
И как только пути отца и сына разошлись, армия, а точнее - молодое поколение офицеров, выпестованное и прирученное Обреновичем-старшим, сделало свой выбор.
Тому же, что они разошлись, в немалой степени способствовал сам экс-король и его неуемные амбиции, которые совсем не ограничивались чином армейского генерала, придуманном специально для него. Еще до встречи с сыном в Париже осенью 1897 г., где и был решен вопрос о возвращении Милана, тот принялся выяснять «деликатный» вопрос - носил ли основатель династии, князь Милош, титул «верховного вождя», как в свое время Карагеоргий8... Поиски столь сомнительной легитимности при живом и законном монархе (да к тому же - родном отпрыске) были сродни мине, закладываемой в основание династии. Поскольку было очевидно, что король-сын тяготится растущим влиянием и жесткой волей родителя, который «чем увереннее и сильнее чувствовал себя в армии, тем больше стремился к доминированию над всем и вся»9.
Понятно, что длиться вечно такое положение не могло: мина, собственноручно заложенная Миланом Обреновичем, «рванула» в июле 1900 г., когда была объявлена помолвка короля Александра с Драгой Машин - король-отец находился в то время за границей, ему запретили возвращаться в страну. Мало того, опасаясь за свою власть в случае несанкционированного возвращения Милана (а у того было немало сторонников - не только в армии, но и в политических кругах, - которые призывали его вернуться), Александр приказал пограничной страже застрелить отца в случае попытки пересечь сербскую границу.
«События 29 мая 1903 г. невозможно отделить от личности Милана Обреновича, -констатировал прекрасный знаток той эпохи Милан Йованович-Стоимирович, - ибо заговор родился в тот момент, когда разнеслась весть, что его сын дал команду убить отца, если он силой попытается перейти границу Сербии»10. То же подтвердили и сами молодые заговорщики11. Причем, пока Милан Обренович был жив, они предполагали «всего □ ишь» изгнать короля Александра с супругой из Сербии и возвратить отца, но после его [ мерти - через полгода после разрыва с сыном - судьба последнего была решена иначе. Потому-то в конце 1901 г. в белградских казармах и на конспиративных квартирах впервые и прозвучало: «Смерть королю!»'... Классик сербской исторической науки Слободан Йованович глубоко прав, утверждая: «Верные королю, пока любят, офицеры были готовы изрубить его в момент озлобления». И далее - «Обреновичи не смогли превратить королевское достоинство в святыню для офицеров, перед которой они преклоняются безотносительно к тому, кто является его носителем. Они создали армию, но без подлинно воинской идеологии»12.
* 2 *
Помолвка, а затем женитьба короля Александра на Драге Машин (23 июля 1900 г.) вызвали в стране подлинный шок. Взять в супруги вдову, старше на 12 лет - было по сербским патриархальным понятиям непристойно и для простого обывателя, не говоря уже о монархе13. Столичные жители (особенно офицеры) к тому же доподлинно знали, что у госпожи Машин - бывшей фрейлины королевы Натальи - отнюдь не безупречное прошлое. Потому, как зафиксировал в дневнике Милан Миличевич, «протестовали все, лаже те, кто еще вчера равнодушно смотрел на изгнание граждан из страны»14. Министры подали в отставку, а экс-король написал из Вены сыну: «Наша династия пережила много ударов, но твое решение стало бы для нее роковым... И ежели оно неизменно, то мне остается лишь молиться Богу за мое отечество. Тому правительству, которое бы тебя, из-за столь легкомысленного шага, выгнало из Сербии, я первый бы рукоплескал»15.
2
Один из главных заговорщиков Дамнян Попович заявил в октябре 1910 г. во время очередного «кризиса на престоле»: «Если бы король Милан остался жив, не было бы и 29 мая» ŲKyjoeuhJ. Дневник / приред. Д. ТодоровиЙ. Београд, 1986. Т. 1. С. 204).