— Меня мало занимает то, что вы делаете для своего босса. Исполняйте мои поручения, и у вас появятся веские основания быть спокойным за свое будущее.
Фон Гольц склонил голову в знак покорности.
— Итак, — продолжал его собеседник, — останемся неизменно деловыми людьми, полковник. Будем делать наш бизнес. Список — это ваш золотой фонд, валюта. С этой валютой вы будете выглядеть неплохо. Список вы привезете в Синь и там передадите мне. Мы не забудем такой услуги. В любой момент, когда вам потребуется, вы получите свободный допуск к нам. Надеюсь, вы меня поняли?..
Фон Гольц молча кивнул и поспешно отошел в сторону. Дверь скрипнула, появился корчмарь. Он подал заезжему немцу флягу в мокром чехле.
Полковник СС отпил глоток и вышел.
Бронетранспортер двинулся по дороге к Белграду.
Краснолицый «крестьянин» расплатился за сливовицу, выпитую им за время ожидания, на довольно чистом сербском языке поблагодарил хозяина за гостеприимство и, нахлобучив на голову меховую шапку, направился по дороге к Черному Верху.
В лесу, в двух километрах от «Трех медведей», его поджидали с верховыми лошадьми несколько хорошо вооруженных партизан.
5
«…Мы шли ночь и половину следующего дня через густой заснеженный лес по трудным тропам, извилистым, как путь птицы, обходя огромные, сваленные бурей деревья.
Морозный воздух пощипывал лица. На солнечных полянах снег искрился и переливался жаркими блестками — смотреть было больно. Деревья в инее стояли неподвижно, лишь слегка покряхтывая в глубоком сне. Изредка, нарушив тишину, метнется вдруг с елки на елку белка или прошуршит крыльями вспугнутая птица.
Порой мне казалось, что я вовсе не в чужой стране, а в знакомом с детства бору, недалеко от родной Конопельки. Только нет там гор. Я и чечеток узнал — совсем как наши, такие же крохотные, поменьше воробья, бурые, с карминно-красным надхвостьем, резвые и веселые. Они ловко качались на ветках берез, стряхивая с них снег и выедая семена из сережек. А в терновнике с протяжным свистом копошились пухлые снегири, склевывая уцелевшие ягоды. Эти темно-синие терпкие ягоды и мы ели с наслаждением. От них так вкусно пахло морозной свежестью! Разгребая снег у корней деревьев, я находил опенки.
— Поганки, — отплевывался Мусич от грибов. — Мы их не едим. Вот лучше попробуй, — и он угощал меня каким-то кисло-горьким корешком, от которого сводило скулы.
Николаус Пал едва брел, пугливо озираясь при каждом звуке: не идут ли за нами немцы? А когда отогревались у костра, ворчал, что нас могут обнаружить по дыму, хотя первый совал к огню свои посиневшие руки. Евгений Лаушек посмеивался: «Что, брат, совсем не то, что воскресная прогулка на гору Гелерт?». Пробираясь сквозь заросли кустарника, он всегда заботливо придерживал ветки, чтобы они не ударили шедшего за ним Пала.
Итальянцы убегали вперед, разводили огонь и последними уходили от тлеющих углей. Зябкие, как все южане, они больше нас страдали от холода.
— Ну, скоро, что ли? — не терпелось Лаушеку.
— Еще немного, друже, — отвечал Алекса.
— Говоришь, там много партизан?
— Очень много. Бригада!
— Превосходно!
— Фортуна нам улыбается! — радовался Колачионе. Алекса неутомимо вел нас все дальше и глубже в горы Хомолья. В своих легких опанках, названных в сербской поэзии «крыльями горца», он свободно и бесшумно перепрыгивал с камня на камень, выступавший из снега. Его мускулистые ноги с широкими ступнями цепко держались на крутизнах. А мы скользили и падали.
Я уже продумал план действия. Прежде всего, говорил я друзьям, мы явимся к командиру партизанской бригады и объясним ему подробно, где расположены в Боре склады с оружием, взрывчаткой и обмундированием, где караульные помещения и казармы эсэсовцев, как расставлены бункера, в каком доме живет фронтфюрер Шмолка, в каком директор рудника Кребс. Все это известно Алексе… А потом мы же и проведем партизан в самый Бор…
Мое предложение всем пришлось по душе.
Антонио и Энрико запели на своем языке суровую и красивую песню:
Слов этих мы не понимали, но смысл их был ясен. Даже Николаус Пал воспрянул духом, бодро замаршировал, размахивая в такт руками.
Уже вечерело, когда Мусич радостно воскликнул:
— Пришли!
Он показал на снегу следы опанок.
Радостно-тревожное волнение охватило меня. Сейчас увижу этих людей, о которых столько думал. Как-то они меня встретят?