— Но вы забываете, мой друг, что у Англии много подопечных, — заявил на это Черчилль. — Ваши партизаны не представляют всех национальных сил страны. Вас не признают двести тысяч сербов, и есть еще законное правительство Югославии во главе с королем. Вот если вы объедините с ним свои силы…
— У короля нет сил, — успел вставить Тито.
— Король — это мы, союзники. Это — наша сила. Без нашего согласия еще не существовало правителя ни в одной из стран бассейна Средиземного моря. Вы добиваетесь признания? Но как же мы можем вас признать, когда вы пропагандируете свержение короля? Хотите опрокинуть всю западную культуру и цивилизацию! Идти по пути русских! — Черчилль угрюмо нахмурил брови, толстая шея его побагровела.
Тито замялся.
— Но мы не можем не считаться с народом, идти против течения…
— Разумно! — подхватил Черчилль. — Но это течение может увлечь вас слишком далеко. В связи с этим, милая, — он повернулся к Нинчич, — я хотел бы задать маршалу еще один вопрос. Откровенный вопрос.
Нинчич сощурила глаза.
— Верно ли, что большая часть югославских крестьян будет довольна, если в Югославии начнется по примеру русских так называемое строительство социализма?
Услышав перевод фразы, Ранкович, скромно и молчаливо сидевший позади Тито, слегка подался вперед. Заплывшие глаза его остро блеснули. Тито почувствовал его взгляд и сморщился, выражая на своем лице напряженную работу сложной, даже мучительной мысли.
— Мы намерены идти своим специфическим путем, — наконец, произнес он. — Я неоднократно подчеркивал это. Наша страна выгодно расположена между Западом и Востоком. Мы не можем плыть вдоль берега какой-либо одной стороны. Для нас это было бы слишком мелко. У нас свой, — я повторяю, свой — серединный путь, свой фарватер…
— Да, мне говорили об этом. — Черчилль перекатил сигару в угол рта и весело улыбнулся. — Но я желал бы услышать от вас лично, мой друг, что Югославию никогда не назовут страной коммунизма без риска впасть в терминологическую неточность.
— Меня, господин премьер-министр, тревожит этот постоянный вопрос о социализме в нашей стране, — медленно, с натугой, сказал Тито, стараясь смотреть прямо в испытующие глаза Черчилля. — Неужели вы придаете значение моим декларациям на этот счет? — спросил он вкрадчиво и покосился на Ранковича.
— В Югославии возможна только своеобразная, особая форма социализма. Этот социализм будет приемлем и для хозяев, и для рабочих, и для батраков, — отмеривая каждое слово, пояснил Ранкович и, пододвинувшись к столу, распластал по нему свои большие пухлые руки с узловатыми пальцами.
— Во всяком случае, строительство социализма у нас — это длительный процесс, — добавил Велебит.
— Геологический процесс? — Черчилль громко рассмеялся. — Прекрасно! — Он облизнул губы и посмотрел отсутствующим взглядом поверх головы Тито. — Ну, в таком случае я могу рассчитывать, что и король и упрямые сербские крестьяне, так называемые кулаки, и деловые люди промышленности и торговли у вас примирятся со столь отдаленной перспективой?
— Да, с ними можно поладить, — согласился Тито. — Национальное единство мы ставим выше партийных интересов.
— Разумно, разумно! — Черчилль с задором всплеснул ладонями и тепло взглянул на Маклина, занятого рассматриванием музейной картины, которую он привез премьеру в подарок.
Генерал ответил понимающей улыбкой, хотя и не разобрал, к чему, собственно, относился поощрительный взгляд Черчилля: к тому ли, что удалось прибрать к рукам Тито, или к тому, что удалось добыть эту картину с изображением мечтающей Медузы.
Пользуясь паузой, Тито хотел было пояснить некоторые стороны своей внутренней политики, но не успел. Черчилль спросил:
— А зачем вам так много вооружения?
— Мы сдерживаем немцев…
— Никого вы не сдерживаете! — запальчиво перебил премьер. — Это мы сдерживаем немецкие дивизии на Балканах. Видели, сколько наших судов стоит здесь, в гавани Неаполя? Они готовы к походу, чтобы высадить моих мальчиков на побережье Югославии. Гитлер боится нашей высадки в такой же степени, как и прихода на Балканы Красной Армии. Еще вопрос… Сколько немецких дивизий находится внутри вашей страны и сколько на побережье?
Тито что-то промычал.
— Не знаете? Так я вам скажу. Семь дивизий на вашем Адриатическом побережье и пять внутри страны, да и эти пять в большинстве своем смешанные; голова немецкая, а туловище и хвост югославские. Похоже скорее на то, что югославы сдерживают югославов. Вы больше тратите времени и средств на грызню между собой, чем на борьбу с немцами. Там, на восточном фронте, немецкие дивизии действительно перемалываются, как зерна на хорошей паровой мельнице. А к вам в Югославию командование вермахта посылает недобитые части, так сказать, на курорт: подлечить нервы и подремонтироваться после России…