— Никто не говорил… — пролепетал корреспондент. — Я сам написал. Чтобы поскорее напечатали.
— И эти… четыреста избирателей, тоже сам?
— Да… по той же причине. Вы ведь говорили: у пятидесяти человек в день. Я и подсчитал, что к тому времени, как фотографию поместят в газете, будет уже четыреста.
Звонок спас фотографа, а то бы мы его поколотили.
— Противно на тебя смотреть, — сказал Эймар. — Ты заварил кашу, а нам ее расхлебывать.
Ясно, что главный виновник в этой истории Герберт-фотограф. Но и мы хороши. Зачем в тот раз нагородили Герберту чепухи?
К счастью, шестой урок отменили. Мы понеслись к Эймару, Туртс уже ждал нас.
— Сначала проедем раза два по поселку, — сказал Эймар, когда мы надели лыжи. — Покажем, что бригада существует.
Нужно было избежать разговоров с людьми. Поэтому оратора Кусти мы пока оставили во дворе у Эймара. К тому же он плохо ходил на лыжах. Мчались посреди дороги. Там лыжи стучали сильнее, а именно это и требовалось, чтобы привлечь внимание.
Мы успели представить себя жителям за десять минут. Пришло время взяться за настоящую работу. Начать агитацию мы решили с деревни Сурья. Она находилась примерно в трех километрах от поселка, и дома располагались довольно близко друг от друга.
Мы двинулись в путь. Впереди — Туртс, делая трехметровые шаги.
Сначала мы постучали в дверь хутора Си́йму. Мюргель в детстве жил в этих краях. Он знал по имени всех жителей деревни Сурья. Поэтому мы пропустили его вперед, но потом увидели, что совершили ошибку. После «здравствуйте» он остановился у двери нем как рыба. Пришлось Кусти пробираться вперед и самому вести беседу.
Нет сомнения, что оратор Кусти свое дело знал. Вскоре мы сидели за столом, пили чай, а наш оратор без умолку говорил то о кандидате в депутаты, то о делопроизводстве в Верховном Совете, то о выборах теперь и прежде.
Время от времени хозяин раскуривал трубку и хвалил оратора, прищурив глаза:
— Ну нет, этот парень не даром учился!
Такое замечание вдохновляло Кусти.
Расстались лучшими друзьями. Хозяева обещали в день выборов попросить в колхозе лошадь и утром съездить в поселок. Все, казалось, в порядке, и я удивился, когда по дороге к следующему дому оратор получил выговор.
— Честное слово, помешался, — сказал Эймар. — Подумаешь какой оратор-агитатор нашелся! О том, как проходили выборы в буржуазное время, они знают в сто раз лучше тебя. Посмотри, который час.
Да, времени прошло много. В первом доме мы просидели час двадцать минут. За час и двадцать минут на нашем счету оказались лишь три избирателя. А осталось триста девяносто семь.
— На следующем хуторе мы в дом входить не будем, — сказал Эймар. — Проведем агитацию-молнию.
Такая агитация проходила следующим образом: на дворе выстраивались в ряд, а Туртс до тех пор стучал лыжной палкой в дверь, пока не выходил кто-нибудь из хозяев.
— Двенадцатого февраля! — кричал Туртс.
— Все! — подхватывал Эймар.
— На выборы! — слышалось от Мюргеля.
— В Верховный Совет! — кричал я.
— Эстонской ССР! — кончал Таммекянд.
Только оратор Кусти угрюмо молчал, потому что у него на груди был всего лишь восклицательный знак.
Так мы за час проагитировали всю деревню. Остался одинокий домик на опушке леса, где, по словам Мюргеля, жила Ка́дри То́омассон.
К ней не нужно было стучаться. Старушка была во дворе, колола дрова.
Мы прокричали то, что нужно. Теперь Эймар должен был отдать приказ: «Налево!» — но почему-то в нерешительности стал переступать с ноги на ногу. Одним глазом он посматривал на старушку, а другим на наручные часы. Затем махнул рукой и принялся снимать лыжи.
Через пять минут кипела работа. В сарае мы нашли пилу — она загудела в руках у Туртса и Эймара. Мы с Мюргелем кололи дрова. Таммекянд чинил крючок двери. Только оратор не мог найти подходящего занятия и слонялся от одного к другому.
Распилив и расколов дрова, мы сложили их под навесом у кухонной двери.
Для экономии времени устроили цепь.
— Двенадцатого февраля… — говорил Туртс и бросал полешко Эймару.
— Все… — передавал Эймар его дальше.
— На выборы… — добавлял Мюргель.
— В Верховный Совет… — говорил я.
— Эстонской ССР! — кричал Таммекянд.
Последний в цепи был оратор с восклицательным знаком. Теперь он уже не молчал.
— Бух! — произносил Кусти, и полено громко ударялось о стенку дома.
Кадри Тоомассон стояла скрестив руки на груди. Время от времени она говорила: