Именно так обстояло дело в архаическом социуме: ребенок, скажем мальчик, не прошедший инициацию, и взрослый охотник – это отнюдь не тождественные существа. У них разные имена, различный жизненный опыт, разная чувственность, поскольку основные аффекты записаны в трансперсональной матрице, а не в индивидуальном теле, но главное – между ипостасями отсутствуют перекидные мостики историй. Если же далее происходит экстраординарная инициация шамана (например, на охотника или пастуха снизошел дух одного из предков-шаманов), то перед нами опять новое существо: шаман не вспомнит прежний охотничий опыт как свой. Так все шло до тех пор, пока не был запущен самовращающийся волчок, способный продуцировать биографическое единство, причем не только пожизненно, но и посмертно. В каком-то смысле если и не бессмертие души, то ее удивительную долгосрочность, «живучесть», удалось обрести в новой субстанции: не в богостоятельности, посредством которой отбираются праведники и спасенные, а в самовращательности, в истории, которая, если она о тебе или твоя, способна тебя увековечить.
Таким образом, эффект покоя и устойчивости это и есть суть той работы, которую совершает непоседливый Колобок. Но есть еще и множество спецэффектов и проекций на разные поверхности. Когда метод юлы войдет в практику, все они, конечно, будут описаны и классифицированы – и сопоставлены с волчками фюзиса в порядке изохронии.
Сейчас я хочу подчеркнуть, что одним из спецэффектов нашей самой большой самовращательной юлы является литература. Нет, не вся литература и не всё в литературе, тут дело обстоит так же, как и с дистрибуцией вещей, которая ведь осуществляется и помимо товарного производства. Но задумаемся вот над каким ключевым моментом. Колобок вышел в эфир, ему важно передать репортаж, важно рассказать свою историю и быть услышанным, зарегистрированным в существовании. Однако в эфире он не один, существует конкуренция историй и за внимание слушающих надо бороться. Следовательно, недостаточно оповестить мир о том, что ты от зайца ушел и от волка ушел, нужно еще рассказать, как ты это сделал, требуется сюжет, интрига, определенный порядок слов. Эти требования отчасти похожи на желания «самого разговора», внедряемые впоследствии во внутренний мир как мои собственные желания, но все же отличаются особой интенциональностью. Литература в значительно степени получает свой облик в силу конкуренции историй, включая и конкуренцию тех, кто уже выиграл первую привилегию особого внимания.
Писатель есть колобок, который наконец встретился с лисой – но дальше его сказка может иметь и иное, совсем неожиданное окончание. Классическая версия сказки описывает судьбу среднего литератора: лиса, будь она критиком или олицетворением читательской аудитории, съест колобка и забудет; и это, заметим, далеко не худшая участь – спросите у засохших колобков-пирожков, которых вообще никто не заметил и не услышал. И не отличил от праха земного.
Однако если перед нами великий писатель – Пушкин, Набоков или Фолкнер, – с ними дело обстоит иначе. Увидев лису, такой колобок не задумываясь покатится к ней и вспрыгнет прямо на носок. И конечно же, запоет свою песенку. Обрадованная лиса, в свою очередь, откроет рот – но так и замрет. Застынет с приоткрытым ртом, ибо таково чудесное свойство песенки этого колобка. Лиса так и будет стоять, пока не перебросит чарующего певца-сказителя на трепещущий носок другой лисы, которая – и в этом нет сомнений – не замедлит оказаться рядом. И вот спустя какое-то время, возможно немалое, быть может пройдут месяцы, годы, десятилетия, мы сможем увидеть странную картинку.
Мы увидим поляну, сплошь заполненную лисами, этими профессиональными охотницами за колобками. Все они будут стоять с приоткрытыми ртами, а наш колобок будет перескакивать с одного лисьего носика на другой, а потом воспарит, продолжив свое вращение и свою песенку в воздухе.
И тогда другой, свежеиспеченный колобок, увидев эту картинку, эту высокоорбитальную частицу с эталонным спином, произнесет: «Прощайте, бабушка и дедушка», – и устремится в свой собственный поход. Таков один из важнейших спецэффектов нашей юлы.
Метод юлы позволяет поставить еще одну проблему. Он может быть применен для диагностики современности. Предварительно уже был обозначен вектор восходящего хронопоэзиса, отталкивающегося от исходной самовращательности, от уровня фоновых автоколебаний и ветвления миров. В теологической иерархии далее следует богостоятельность человека, затем его самостоятельность, а затем и самовращательность второго порядка, готовность к запуску волчков, что как раз и отражает способность к синтезу материи. Можно, конечно, представлять дело так, что та или иная юла достается из ящика, осуществляется ее пробный запуск и, если результаты такового впечатляют или, по крайней мере, устраивают, начинается работа над отправкой юлы в автономное плавание. В действительности дело происходит не совсем так, и вихри альтернативной материи скорее обживаются по мере их обнаружения, при этом поля азарта, наиболее характерные в качестве эффектов искусственной прозрачности, специально блокируются. И в целом освоение нового конденсата по-прежнему напоминает маленькое чудо.