Юлия Николаевна Вознесенская
Юлианна, или Опасные игры
Моей внучке Наташеньке Лосевой посвящается
Господи, благослови!
Глава 1
Шел по улице Михрютка, посинел и весь дрожал. По Крестовскому острову он шел, по зеленой Кемской улице. Все восемь паучьих лап домового хромали, спотыкались, шаркали, заплетались на ходу, а угловатые перепончатые крылья подламывались, волочились и скребли по пыльному асфальту. Если бы прохожие могли видеть беса Михрютку, они бы подумали, что домовой тащит на помойку два больших поломанных черных зонта. Но прохожие домового не замечали, ведь бесы, слава Богу, людям не видны. Однако, когда домовой проходил мимо них, лица их темнели, люди вдруг вспоминали какие-то прошлые обиды и тревожились предчувствиями грядущих бед и катастроф. А еще им казалось, что на Крестовский остров внезапно наползла темная холодная туча, хотя день был ясный и на голубом небе ни облачка. А то вдруг ни с того, ни с сего, прямо на ходу, люди осознавали внезапно, что жизнь их решительно не удалась, никто их не понимает и не любит, и вот теперь бы самое времечко пойти и утопиться, благо воды кругом предостаточно. Если же прохожие шли компанией, то между ними немедленно находился повод к спору, ссоре или брани — и они спорили, ссорились и бранились. И не понимали бедные люди, отчего вдруг такая напасть с ними приключилась… А это проходимец Михрютка, проходя мимо, дохнул на них злобой.
Вообще-то бесы, конечно, не дышат. Просто они от века настолько переполнены адским духом, что время от времени испускают ядовитые пары прямо на людей, пыхают на них злом — гнусные злопыхатели! И беда тогда некрещеному человеку, живущему без молитвы, и горе тому, с кем рядом не идет его Ангел Хранитель — душа его вмиг отравляется. Зато тем, кто с утра оградил себя броней молитвы, бесы не страшны: они крепко защищены от ядовитого и зловонного дыхания бесовского. А от тех, кто в этот день успел побывать в храме да еще и причастился[1], бесы сами с визгом шарахаются, боясь обжечься… Но это так, для справки, поскольку такие христиане Михрютке в этот день не попадались. Это и понятно: все было на Крестовском острове — большие дома и богатые особняки, станция метро, огромный стадион, яхт-клуб и закрытый теннисный корт, на добрых пол острова раскинулся Приморский парк Победы с целым городком аттракционов, был даже дельфинарий! Вот только церкви на острове не было.
С Кемской улицы Михрютка перешел на уединенную Северную дорогу, тянувшуюся вдоль Гребного канала, и тут его окликнули:
— Эй, Михрютка, привет! Ты куда это ковыляешь?
Прямо перед Михрюткой сквозь асфальт пророс бес Недокоп. Пророс он только до половины, по пояс, облокотился о края сотворенной в асфальте дыры и с любопытством уставился на домового: известно ведь, что домовые просто так жилище не покидают, — что-то тут было не так…
— Привет, — нехотя откликнулся Михрютка, обошел торчащего посреди дороги Недокопа и потащился дальше.
— Да постой же ты! — Недокоп выкопался полностью, стряхнул со шкуры асфальтовую крошку и засеменил рядом с домовым. Дыру он за собой убирать не стал: авось кто-нибудь из прохожих в нее угодит и захромает, а то и вовсе ногу сломает. — Михрютка, — спросил Недокоп, оглядывая домового и хихикая, — а ты чего это такой томный и помятый, будто тебя долго-долго жевали, а потом с отвращением выплюнули?
— Ты на себя погляди! — хамски ответил Михрютка. Схамил он не потому, что был сердит, а потому, что бесы иначе между собой просто не разговаривают; сами хамят и людей тому же учат. — Никто меня не жевал, — продолжал домовой, — это я ранен превосходящими силами противника: поп заезжий ожег меня, бедненького, молитвой и ошпарил святой водой. А вот тебя, Недокопка, моль поела!
Соврал Михрютка: не ела моль Недокопа, хоть и был он на старого лысого крота похож, — какая ж это моль на беса сядет? А выглядел как молью побитый оттого, что был приставлен к крещеному человеку, и у того, конечно, был свой Ангел Хранитель — вот ему от этого Ангела и доставалось, да так, что клочки по закоулочкам летели.
— Да ладно тебе, — пробурчал Недокоп примирительно. Он вообше-то смутно сознавал, что оба они хороши — глянешь да плюнешь.
Говорят, что бесы гнусны видом с того самого момента, когда их, Ангелов, перешедших на сторону сатаны, архангел Михаил со своим небесным воинством смел в одну кучу, проволок через все мироздание и затолкал в атмосферу планеты Земля, тогда еще молодой и безлюдной. Словом, заперли их тут у нас. Однако некоторые биологи и демоноведы утверждают, будто бесы на Земле поначалу еще сохраняли Ангельский облик, только темны были видом, а нынешний свой гнусный облик стяжали за тысячи лет творения всяческих безобразий — вот и стали без-образны, совсем утратив былой Ангельский образ. То же самое, между прочим, и с людьми происходит. Не замечали? А вы как-нибудь взгляните на себя в зеркало, когда сердитесь: нравитесь вы себе — с этими надутыми губами, злющими глазами и насупленными бровями? Вот это и есть «бесовская красота». Гнев у вас пройдет, но малая толика безобразия останется навеки. И всякий раз, когда вы сердитесь, вы еще этой анти-красоты себе добавляете — и так на протяжении всей жизни. Вы только подумайте, что с вашим лицом станет к старости, если вы будете давать волю гневу, ярости, зависти, злорадству, унынию и прочим бесовским чувствам? Страшно представить! Впрочем, те же старцы утверждают, что следы наших дурных дел, мыслей и чувств остаются у нас на лице лишь до тех пор, пока мы в них не каемся, а начнем каяться — и следы даже самых застарелых грехов постепенно сотрутся и пропадут. Так-то вот.
Но вернемся к нашему рассказу.
— Ты, Недокопка, где шляешься? — склочно поинтересовался Михрютка. — Вот ты за своим не следишь, а ведь из-за твоего Акопа в доме произошла очередная Ангельская диверсия!
—Вот и хорошо, что без меня произошла. Сегодня не мой день, сегодня возле Акопа его Ангелок ошивается, вынужденный простой у меня, так что извините, если у вас там что не так, а мое дело сторона! Уж прямо на час отойти нельзя… А чего случилось-то, Михрютка?
— Ой, что было, Недокоп, что было! Наш дом, весь-весь наш дом по проискам Ангелов Хранителей повергся… Нет, знаешь, не могу — язык не поворачивается! Да ты лети и сам погляди.
— Нетушки, спасибушки! Я уж лучше с тобой по островку погуляю, а то полечу да и влечу в какую-нибудь неприятность.
— Обязательно влетишь! Только рассказывать я тебе, Недокопка, ничего не стану, потому как язык мой от ужаса немеет и гортань леденеет…
Ну, коли домовой Михрютка не в состоянии толком рассказать о том, что произошло в доме Мишиных, так это сделаем мы.
В начале лета к одиннадцатилетней девочке Юле Мишиной неожиданно приехала из города Пскова ее сестра-близнец Аня. Поначалу Юлька Аннушку невзлюбила и даже пыталась от нее избавиться. Но позже, пережив вместе опасные приключения, описанные в книге «Юлианна, Или игра в киднеппинг», девочки подружились и полюбили друг друга. Теперь Юлька старалась не расставаться с сестрой ни на минуту. У нее на эту тему даже как-то спор с отцом вышел.
Случилось это так. Дмитрий Сергеевич однажды заглянул утром в Юлькину комнату и увидел, что девочки спят вместе на Юлькиной кровати, а рядом стоит пустая Аннушкина раскладушка. «И вместе спать им тесно, и на раскладушке Аннушке неудобно», — подумал он и в тот же день предложил Аннушке перебраться в одну из комнат для гостей. Но Юлька страшно возмутилась:
— Я по твоей милости столько лет жила без сестры, а теперь она еще будет жить отдельно от меня? Это что же получается, папка? Днем мы будем играть и гулять вместе, а на ночь станем расходиться по своим комнатам? Нет, нет и нет! Я не хочу даже на ночь разлучаться с моей единственной сестрой! Ты, папка, купи нам двухэтажную кровать: Аннушка будет спать внизу, а я наверху.
— И везде-то ты хочешь верх брать! — засмеялся папа, обнимая обеих дочерей. — А если Аннушка сама захочет спать наверху, уступишь ей?
[1]
Причастие или Таинство Евхаристии — Таинство, в котором хлеб и вино прелагаются Духом Святым в истинное Тело и в истинную Кровь Господа Иисуса Христа, а затем верующие приобщаются их для теснейшего соединения со Христом в жизнь вечную. Веществом Таинства являются хлеб и вино. Таинство установлено самим Господом Иисусом Христом на Тайной Вечере, накануне своих Крестных страданий. (См.: Иер. Олег Давыденков. Догматическое Богословие. Курс лекций. Ч. 3. М., 1997. С. 257.)