В том же примирительном духе сенат проголосовал за публичные похороны Цезаря, которые состоялись на форуме 18 марта. Антоний приказал глашатаю зачитать список почестей и привилегий, недавно полученных диктатором от сената, и огласить клятву о защите его жизни, данную каждым сенатором. Потом он произнес короткую речь. Он также прочитал завещание Цезаря, по которому диктатор даровал обширные сады около Тибра римскому народу и выделял дополнительную награду в 300 сестерциев (75 денариев) для каждого гражданина. Багряная тога Цезаря, изорванная и залитая кровью, была выставлена на всеобщее обозрение, а по свидетельству некоторых авторов, рядом стояла восковая статуя Цезаря с изображением его ран. Собралась огромная толпа — впоследствии Цицерон назвал ее «городским сбродом», — где присутствовали представители всех римских сословий. Несколько действующих и бывших магистратов попытались поднять погребальное ложе с телом Цезаря, которое собирались отнести на Марсово поле и кремировать рядом с гробницей его дочери, но разгневанная толпа помешала этому. Тело народного героя Клодия было сожжено в сенате, поэтому Цезарь тоже заслуживал похорон на форуме, в самом центре города. Люди разбивали скамьи судебных заседателей и столы торговцев, чтобы разжечь огромный костер. Толпой овладело истерическое настроение. Актеры, нанятые для погребальной процессии в честь Цезаря и его предков, срывали парадные одежды, рвали их на части и бросали в огонь. Его ветераны швыряли в костер свое оружие и доспехи, а женщины добавляли свои лучшие украшения.
Иногда римляне высказывали Цезарю свой протест, но только в тех случаях, когда речь шла о конкретной обиде или несправедливости. Их добрые чувства к человеку, который на протяжении всей своей карьеры последовательно выдвигал меры, направленные на благо широких масс, а не узкого круга элиты, в целом оставались неизменными. В 49 году огромное большинство римлян не пожелало поднять оружие против Цезаря. Тогда, как и теперь, им было гораздо труднее, чем противникам Цезаря в сенате, видеть в нем врага Римской республики, да и в любом случае это понятие -- Республика — понималось по-разному народом и знатью. После похорон начались стихийные бунты и нападения на дома заговорщиков и тех, кто поддерживал их. Преданный сторонник диктатора Гельвий Цинна был растерзан толпой, по ошибке принявшей его за Корнелия Цинну, который был видным критиком Цезаря. Диктатора оплакивали не только римские граждане. По свидетельству Светония, после похорон многие чужеземцы устраивали траурные церемонии по своему обычаю; еврейская диаспора в Риме особенно выделялась в этом отношении [22].
Через несколько недель после убийства один из сподвижников Цезаря пришел к мрачному выводу, что «если Цезарь при всей своей гениальности не смог найти выхода, кто сможет это сделать?». Его предсказание о мятеже в Галлии сразу же после известия о гибели Цезаря оказалось совершенно необоснованным, но он был прав в предположении о том, что гражданская война вскоре возобновится с новой силой. Антоний встал на путь борьбы с заговорщиками. Октавиан, получивший официальное усыновление по завещанию Цезаря и теперь носивший имя Гая Юлия Цезаря Октавиана, проявил замечательную инициативу и уверенность для восемнадцатилетнего юноши: призвав под свои знамена ветеранов приемного отца, он стал важной фигурой, которую больше никто не мог игнорировать. Сначала он выступал в сенате против Антония, но потом дальновидно рассудил, что с консулом можно будет поквитаться после победы над заговорщиками, и присоединился к Антонию и Лепиду во Втором триумвирате. Новая война заставила забыть о милосердии Цезаря и по своей жестокости больше напоминала борьбу между Марием, Цинной и Суллой. Через три года практически все заговорщики были разгромлены и погибли, а некоторые сами покончили с собой. Сенаторское и всадническое сословие подверглось такой чистке по проскрипционным спискам, о какой не мечтал даже Сулла. Со временем Лепид был оттеснен на обочину политической жизни и провел остаток дней в изгнании, пока Антоний и Октавиан боролись за господство над Римом. Последнему было лишь 32 года, когда разгромленный Антоний и Клеопатра совершили самоубийство, сделав его единственным правителем огромной империи. Рим снова стал монархией, хотя ненавистное слово «царь» не употреблялось, и на этот раз перемена оказалась долговечной. Октавиан принял имя Август и выказал больше умения в маскировке своей абсолютной власти, чем его приемный отец. Отчасти это было причиной его успеха, но безжалостность в истреблении и общая усталость от междоусобиц римлян, более десяти лет страдавших от непрерывного кровопролития, помогли убедить элиту, что будет лучше примириться с владычеством Октавиана, чем вернуться к гражданской войне [23].