Ее не чувствуешь совсем. Ты бледен,
И перепуган, и дивишься в страхе
При виде гнева странного небес;
Но если поразмыслишь над причиной
Того, что духи и огни блуждают,
Что звери неверны своим повадкам,
Что старцев превзошли умом младенцы,
Что все они, внезапно изменив
Своей природе и предначертанью,
Чудовищами стали, — ты поймешь,
Что небо в них вселило этот дух,
Их сделав знаменьем предупрежденья
О бедствии всеобщем.
Тебе могу назвать я человека,
Он, с этой ночью схож,
Гремит огнем, могилы разверзает
И в Капитолии, как лев, рычит.
Не выше он тебя или меня
По личным качествам, но стал зловещ
И страшен, как все эти изверженья.
На Цезаря ты намекаешь, Кассий?
Кто б ни был он. Ведь и сейчас у римлян
Тела и мышцы те же, что у предков.
Но — жалкий век! В нас дух отцов угас,
И нами правит материнский дух,
Ярму мы подчиняемся по-женски.
Сенаторы вновь завтра соберутся,
Чтоб Цезаря провозгласить царем;
И будет он везде — на суше, в море,
Но не в Италии — носить корону.
Я знаю, где носить кинжал я буду:
От рабства Кассий Кассия избавит.
Так, боги, вы даете слабым силу
И учите тиранов побеждать:
Ни камни башен, ни литые стены,
Ни подземелья душные, ни цепи
Не могут силу духа удержать;
Жизнь, если ей тесны затворы мира,
Всегда себя освободить сумеет.
Я это знаю, пусть весь мир узнает,
Что по желанью я могу с себя
Стряхнуть гнет тирании.
Снова гром.
Как и я!
У каждого раба в руках есть средство
Освободиться от своих оков.
Так почему же Цезарь стал тираном?
Несчастный! Разве мог бы стать он волком,
Когда б не знал, что римляне — бараны;
Пред римлянами-ланями он лев.
Кто хочет развести скорей огонь,
Тот жжет солому. Римляне, вы щепки,
Вы мусор, коль годитесь лишь на то,
Чтоб освещать ничтожество такое,
Как Цезарь. Но куда меня, о скорбь,
Ты завлекла? Быть может, я открылся
Рабу угодливому; что ж, готов
К ответу я. Ведь я вооружен,
И все опасности я презираю.
Ты с Каской говоришь; он не болтун,
Не зубоскал. И вот моя рука:
Сплоти людей, чтоб зло предотвратить,
И ни на шаг тогда я не отстану
От вожака.
Союз наш заключен.
Узнай же, Каска, я уже склонил
Немало благородных, честных римлян,
Чтоб разделить со мною предприятье
С опасным и почетным завершеньем.
Они, собравшись, ждут меня сейчас
Под портиком Помпея; в ночь такую
На улицах пустынно и безлюдно,
И даже небо мрачное похоже
На дело, что готовы мы свершить, —
Кроваво так же, огненно и грозно.
Остерегись, идет поспешно кто-то.
Входит Цинна.
Я по походке Цинну узнаю.
Он друг наш. — Цинна, ты куда спешишь?
Ищу тебя. Кто здесь? Метеллий Цимбр?
Нет, это Каска. К нам и он примкнул.
Скажи, меня там ожидают, Цинна?
Я Каске рад. Но как ужасна ночь!
Из нас кой-кто чудесное увидел.
Там ждут меня? Скажи.
Да, ждут.
О Кассий, если б мог ты
И доблестного Брута к нам привлечь.
Доволен, Цинна, будь: письмо вот это
На преторское кресло положи,
Чтоб Брут его нашел; другое ж брось
К нему в окно; а это, третье, воском
К статуе Брута древнего прилепишь.
У портика Помпея ждем тебя.
Брут Деций и Требоний тоже там?
Все, кроме Цимбера; он за тобой
Пошел в твой дом. Я быстро все исполню
И письма все, как ты велел, подброшу.