Раиса Николаевна была хорошей хозяйкой, всего у нее в музее было в избытке, и кукол, и масок, и фотографий спектаклей, и портретов актеров и режиссеров – да всех! Одним словом, перетащила реальный театр в некую виртуальную среду, в музейную зону, где он, кукольный театр этот, собрался пребывать вечно.
И вот – не хотите ли! – именно она, Раиса Николаевна, надумала открыть уголок Даниэля – и где! – в Тюменском краеведческом музее!
Юлия уже не было на свете. Он так и не узнал, чего удостоился.
А она взялась за дело всерьез. По всем правилам. Попросила образец рукописи, фотографию, какую-нибудь вещь из личного обихода. Так принято в музейном деле.
Правда, времена уже изменились, запрет на одиозное имя как-то сам собой улетучился – но не до такой же степени!
Однако она и директрису краеведческого музея убедила. И когда издательство «Московский рабочий» выпустило книгу прозы и лагерных стихов Ю. М. Даниэля, а я эту книгу Раисе Николаевне привезла, директор музея всерьез огорчилась – лучше бы мы ее издали, а не Москва!
Итак, музей тюменский запросил все, что в таких случаях положено:
рукописи;
фотографию;
какой-нибудь предмет из числа тех, что стоят на письменном столе всякого порядочного писателя.
Что ж, все было доставлено.
Так имя «Даниэль», столь долго запрещаемое, оказалось вписано в историю тюменских кукол и масок, память об этом и хотела сохранить Раиса Николаевна.
Дело же было так. В год Олимпиады (1980) в Москву на гастроли прибыли два тюменских спектакля, один поставил М. Хусид, другой – Ю. Фридман, один – «Пер Гюнт» Г. Ибсена, другой – «Карлик-нос» Гауфа. Так получилось, что художником там была я, о чем задним числом можно только пожалеть, да и не только тогда, но и сейчас: уж слишком жестоко все обернулось.
Хусид прорывался на передовые позиции авангарда. «Таких не знали небеса», как пелось в подарочной песенке, которую написал Даниэль.
И вот в театре Образцова были сыграны два тюменских спектакля. «Карлик» прошел на ура, «Пер Гюнт» вызвал скандал, и какого масштаба!
В какой-то западной газете появилась заметка про сей спектакль, там упомянуто было, кто художник этого несчастья. Жена, мол, известного диссидента и так далее.
То ли власти были готовы к какой-либо провокации, то ли… Впрочем, откуда нам знать, «о чем думает старуха, когда ей не спится», и старуха в данном контексте, конечно же, Софья Власьевна.
Скандал разгорался на кукольном поле, кто-то подсуетился, подсказал, какие следует принять меры: следовало лишить должности Ирину Жаровцеву[5], единственное лицо, к тюменской истории никоим образом не причастное.
Логично. Но бог ты мой! Что тут поднялось! Министерство культуры визжало не унимаясь. ВТО выпустило некую особу – она чем-то руководила, кажется, кабинетом кукольных театров, впрочем, теперь не важно, так вот, у нее случился приступ чего-то, и она могла только целый рабочий день повторять одну-единственную фразу:
– Шифровка легла на стол, шифровка легла на стол…
Видная театральная критикесса про нас с Хусидом сказала: фашисты.
Пора оторваться от воспоминаний – тем более что у Юлия случился инфаркт. Потом их было множество, каждый следующий все более грозный. Но тот, первый, был имени Тюменского театра кукол и масок. И если Даниэль чего-нибудь боялся в этой жизни, только одного, и оно случилось: одно упоминание его имени взорвало что-то устойчивое… И вот, что теперь будет с Тюменским театром, с кукольниками, куклами, с Раисой Николаевной, наконец?
Вы не поверите: ничего не было. Ну, выговор бабе Рае, ну и все! Тюмень истерику столицы не поддержала. Решено было актеров глупостями не тревожить – как будто есть на свете тайна, которую не распознает театральный люд! Театр случившимся долго гордился, пока московское приключение не стало понемногу забываться.
Только Раиса Николаевна, как видите, не забыла, и потому… вот он, уголок Даниэля Ю. М. в экспозиции кукольного дела в Краеведческом музее города Тюмени. Так природа захотела, пел Окуджава. Так карты легли, скажут цыганки.
Я же уверена, Юлий гордился бы честью быть отмеченным в краеведении города Тюмени, в памяти нашего театра, в затее Раисы Николаевны Рогачевских, которой никак не выпадало ни по положению, ни по чину, ни по воспитанию, наконец, увековечивать его имя среди тюменских кукол.
«Ах, медлительные люди!»
Он был прирожденный поэт-переводчик и обитал не только в миру и в мордовской зоне, но и в сфере Поэзии. Поправьте, если ошибаюсь, но сфера эта есть, и поэты всего мира отправляют туда свои стихотворные послания, а переводчик, как фронтовой радист, эти сигналы ловит.
5
Жаровцева Ирина Николаевна – в былые годы была вице-президентом советской секции Международного союза кукольников. Нас с ней связывала общая работа.