Вот он получает текст подстрочника, принципиально прозаический, и «метраж», как я его называю, – то есть графику стиха, его «скелет»; вот он погружается в облегченную разновидность транса (это тоже я так называю) и вслушивается внимательно в звук, не слышный мне. И…
Однажды трудный достался подстрочник, невнятный настолько, что переводчик позвонил:
– Юлий Маркович, я ошибся. Там в конце «скатал свой ковер» на базаре – это в том смысле, что умер. Извините, я сразу не догадался.
– Не тревожьтесь, я так и перевел.
Сейчас уже не понять, как и почему такая литературная профессия, как переводчик, стала самостоятельным высоким искусством, порой не уступавшим поэзии и прозе, не говоря уже о том, что иногда подлинник уступал переводу.
Художественный перевод в нашей стране оказался по стечению многих причин в положении не только особом, но и уникальном. Все началось в пору Серебряного века, когда русская культура устремилась к всемирности. Уповая на консолидацию сил искусства и литературы («Собрать краски со всех палитр, звуки со всех клавиатур» – завет символистов), перевод с иного языка на русский становился делом чрезвычайно ответственным, за него брались большие поэты. И Брюсов переводил классическую поэзию античного мира, а Блок – средневековый миракль. Двадцатые годы в некотором роде наследовали эту всемирность, она совпадала с планетарными притязаниями молодых революционеров.
Русская школа художественного перевода сохраняла стремление к высокой планке мастерства. Издательство «Академия» издавало в переводах мировую прозу, мировая поэзия привлекла молодых переводчиков… После войны политический климат в стране становился все более суровым, излишне объяснять, почему Ахматова, Цветаева, Пастернак стали переводчиками. Пастернак перевел не только «Фауста» и «Гамлета», но и классиков грузинской поэзии. Борьба с космополитами вынудила многих поэтов искать прибежище в переводах поэзии народов СССР. В Союзе писателей собирались регулярные семинары переводчиков. Приобщиться к их славному воинству было делом ответственным и серьезным.
К тому времени, когда Юлий стал получать заказы на перевод, в издательстве «Гослит» выходила том за томом мировая поэзия. Хочу заметить, несмотря на разрешение, спущенное Юлию «сверху», лучшие заказы он получал благодаря симпатии и горячей готовности прийти на помощь лишь от сочувствующих ему, – переводы шотландцев, испанцев и англичан он получал словно бы в знак солидарности и никого не подвел, кстати сказать… Когда он освободился, ему разрешили заниматься переводами только в одном издательстве. В ту пору «Худлит» издавал «БВЛ» («Библиотеку Всемирной литературы»). Во владимирской тюрьме Юлий переводил Аполлинера (Тоша Якобсон, получив заказ, поделился с другом подстрочником).
Разрешили! Как бы дали вид на жительство, и не только о заработке речь – поэтические переводы ему как воздух. Право же, он дышал ими. В «БВЛ» лучшие его переводы – Бёрнс и Мачадо. Шотландия – Испания.
Разрешить-то разрешили, только, взяв в руки свежую книгу, прочел он имя переводчика: Ю. Петров.
И уже много времени спустя Евтушенко пришел в издательство:
– Покажите-ка бумагу, где написано, что Даниэля быть не должно, откуда это – Петров?
Оказалось, нет такой бумаги. Было когда-то устное указание (откуда? – как откуда?). Но устное указание Женю Евтушенко не устроило, и вот наконец вышел том Гюго, а там «Спящий Вооз» переведен уже Ю. Даниэлем. Господи, да не все ли равно… Нет. Не все равно.
Публикации своих стихов и переводов Юлий так и не дождался. Впрочем, не могу сказать, что судьба об этом очень заботилась. Скорее наоборот. Когда он уже был болен – очень! – а в редакциях нескольких журналов лежали подборки лагерных стихов, только ничего так и не выходило, я позвонила Олегу Чухонцеву в «Новый мир».
– Простите, Олег, но все-таки: когда?
(Так важно, чтобы Юлик увидел!)
Олег сказал: тут очередь. Кого ставить вперед – Юлия Даниэля или Бориса Чичибабина? Ведь его тоже в «Новом мире» публикуем впервые…
Юлий, слышавший мой разговор, сказал шепотом:
– Конечно Бориса.
Да я и сама так думала. Чичибабин – поэт милостью богов, впервые, за столько лет, в «Новом мире», что говорить! Юлий же и стихи писал только в неволе… Он иначе не ответил бы и мне не позволил. Да иначе и я не могла.
Позже публикация Ю. Даниэля из цикла «Стихи из неволи» появились. Но позже, чем…