ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИЕРУСАЛИМ
Дорогой мой Владимир Абрамыч,
Драгоценный мой Игорь Ароныч!
Как журчат и приятно рокочут
Имена ваши в полости рта!
Как совок по сентябрьскому Сочи,
Как изгнанник по кладбищам отчим,
Так по вас я соскучился очень.
Аж до чёрта, то бишь до черта!
Предо мною то США, то Канада,
Надо мною московское лето.
Голова моя в тягостном дыме
От того, и того, и того…
И как важно, как нужно, как надо
Соображать, что вы бродите где-то
В белокаменном Ерусалиме
По бессмертной брусчатке его.
И не может быть даже двух мнений,
Что из этих вот соображений
Состоит, вытекает и складывается
То, что мы называем душой:
Что, мол. есть, мол, Абрамыч с Аронычем,
Да еще Константиныч с Антонычем,
Да в придачу Наумыч с Миронычем —
Ну и далее, список прикладывается.
Хоть уже он не очень большой…
ИЗРАИЛЬСКАЯ ПАТРИОТИЧЕСКАЯ
Был я верный правоверный пионер,
«Широку страну родную» громко пел.
В комсомоле, скажем правду, господа.
Не оставил я заметного следа,
В коммунисты меня звали — я не стал.
Стал обычный злоязычный либерал:
При словах «гражданский долг», «патриотизм»
В организме начинался пароксизм.
Кроме спутника и флага на Луне,
За державу только стыдно было мне.
И, смотря на наши звезды и кумач.
Издавал я злобный смех иль горький плач.
А теперь скажите, где я? что со мной?
Ведь нездешний я, хотя и не чужой.
Но гляжу на эту синюю звезду —
И испытываю гордую слезу!
И хочу растить бананы на камнях.
Славить Господа под Западной стеной.
Вдохновенно танцевать на площадях
И с ружьем стоять на страже, как герой!
В патриота превратился либерал,
Прям как будто только этого и ждал!
И готов, как пионер, шагать в строю,
И опять я Дунаевского пою:
«С гулькин нос страна моя родная.
Очень мало в ней лесов, полей и рек.
Но другой такой страны не знаю.
Где так счастлив русский человек!»
Безразмерное танго
Здесь «Безразмерное танго» публикуется без припева: на бумаге он не читается. Михаил Левитин, главный режиссер московского театра. «Эрмитаж», заказал мне это танго к десятилетию театра, «Пиши любую чушь — я поставлю», — сказал он. Я так и поступил и написал восемьдесят с лишним строф. Из них он отобрал пятьдесят для постановки, составил свою композицию и сыграл ее на юбилее. Для публикации же я отобрал эти тридцать четыре, из них лишь часть совпадает с композицией Левитина. Отбирал я по принципу удобочитаемости. Среди читателей может оказаться и другой режиссер, которому захочется устроить свою композицию. Если понадобится, я и еще тридцать четыре напишу: жанр позволяет.
Дважды десять когтей у медведя.
Десять пальцев у нас на руках.
Десять суток, метаясь и бредя,
Достоевский писал «Игрока».
Десяти непорочным девицам
Десять бесов явились во сне.
Завершают сюжет
Десять лет, десять лет
«Эрмитажу», который в Москве!
1
Это танго — оно как цыганка:
Путь его пролегает везде.
Вьются юбки, гундосит шарманка.
Ноги сами несут по земле!
Знай мелькают, как карты в колоде.
Люди, страны, дороги, столбы.
Каждый новый маршрут —
Это свежий лоскут
На цветную рубаху судьбы!
2
В понедельник безоблачно-ясно,
А во вторник — чудовищный град.
В среду снова погода прекрасна,
А в четверг целый день снегопад.
Сухо в пятницу, влажно в субботу,
В воскресенье — неслыханный смерч!
Вам подобный контраст
Слишком кажется част,
А для нас он обычная вещь.
3
Вышел киллер и сел в Катерпиллер.
Вышел дилер и доллар зажал.
Вышел Мюллер и с ним патер Миллер,
Воду вылил на рыжий пожар.
И вот так день за днем в этом мире
Каждый как-то играет с огнем:
Кто-то носит его,
Кто-то гасит его,
Кто-то рученьки греет на нем.
4
Хорошо на московском просторе.
Светят звезды Кремля в синеве.
Гордый горец из города Гори
Все мечтал здесь о дружной семье.
Как искал он тепла и участья.
Как хотел доверять и любить]
Этой страстной мечтой
И ужасной средой
Можно многое в нем объяснить.
5
Вот идет Александр Македонский,
Блок, Вертинский, Фадеев, Дюма —
Александры, великие тезки,
К ним пробиться надежды нема.
Еле терпят они Искандера,
Да и то ради дяди Сандро.
А Левитин и Ким
Соответствуют им.
Как, простите, корове седло.