Для духовности Золотого века характерен синтез двух способов подхода к трансцендентному: гностический способ (который индуистская традиция называет «путём брахмана»), основанный на идеале знания, и героический способ («путь кшатрия»), основанный на идеале действия. Таким является одно из многочисленных проявлений Изначального Единства. Двум путям подхода к трансцендентному соответствуют два высших человеческих типа жреца и воина, истинная «раса духа» (Эвола), и то, что духовно отделяет их от обычных людей, сопоставимо с соматическими различиями (например, цвета кожи), подчёркнутыми современным расизмом с биологическо — материалистическим основанием. Пытаясь выразить реальность двух этих человеческих типов на современном языке, Раймонд Абеллио[30] даёт искаженное толкование второго. «Человек знания» благодаря этому приобретает собственную виталистическую перспективу, в соответствии с понятием бронзового века в смысле духовного героизма, — концепции, где действие, согласно изначальному единству Золотого века, находится в постоянном симбиозе со знанием и вырождается в иррациональную, индивидуалистическую и беззаботную «волю к жизни».
Инволюция начинается с разрыва изначального синтеза. С того момента, отдельные знания и действия деградируют у каждой из сторон. Гностический способ открытия сверхмира заменяет более сентиментальный путь подхода к божественному, способ, который, в первую очередь, обращается к эмоциям и вере. Климент Александрийский справедливо отличает пистиков (тех, кто верят в Бога) от гностиков (тех, кто знают, что Бог существует). Что касается героического пути, то он вырождается в «волю к власти». В течение некоторого времени преданность духовности остаётся доминирующей. Этот период, который соответствует Серебряному веку, мы можем назвать религиозным веком, в то время как Золотой век, прежде всего, был метафизической эпохой. Позже происходит «восстание кшатриев», коим отмечено начало Бронзового века, открывшего биоцентрическую эру, для которой характерно гораздо большее насилие; в это же время более эмансипированным становится любой масштаб трансцендентного и понимание его значимости снижается.
В средние века происходит пересечение двух параллельных духовных течений: одно из них — традиционное, в изначальном смысле этого термина, а именно, связанное с изначальной Традицией и духовностью, характерными для Золотого века, и второе — более специфическое, католическое, берущее начало в духовности, присущей Серебряному веку. Генон и Эвола оба признают сосуществование двух этих больших средневековых течений, но расходятся в том, что касается их связи. Эвола считает, что они противостоят друг другу. Генон полагает, что они поддерживают связь, не противостоя, а дополняя друг друга.
Генон видит в лице Святого Бернарда[31] самое известное подтверждение средневекового выживания истоков духовности, упомянутых в его гностическом методе. Ссылаясь на великую фигуру аббата Клерво, он пишет: «То, чего философы стремятся достичь кружными путями и словно на ощупь, он достигал непосредственно, при помощи интеллектуальной интуиции, без которой невозможна никакая интеллектуальная метафизика и вне которой можно уловить лишь тень правды». Как средство познания, «интеллектуальная интуиция»[32] превосходит не только современную эмпирическую мысль, — «философию» (в самом глубоком значении этого слова), которой Генон намечает здесь пределы, — но и мистический экстаз. Последний означает состояние религиозной духовности, в то время как intuitio intelectualis служит доказательством метафизической духовности. Метафизический путь познания подразумевает, в соответствующих плоскостях доктрины и экзистенциального осуществления, эзотерическое учение и инициацию. Это было не только наследием отдельных индивидов. Оно также культивировалось в симбиозе с героическим путем действия в лоне больших рыцарских орденов и общин воинов — аскетов, которые были самым прекрасным цветением средневековой культуры, и в духовном родстве которых с эпохой католицизма, у Генона не было никаких сомнений. «В средние века существовали организации, характер которых был инициатическим, а не религиозным, но основанием их являлся католицизм».
Взаимодополняемый характер отношений, союз традиционного и средневекового католического течений, воспринимается лишь при условии признания их общего истока в «изначальном христианстве» и рассмотрении его двойного аспекта вечной эзотерической доктрины и экзотерической информации, приспособленной как к современному менталитету, так и к историческим обстоятельствам. Это долгое время ускользало от Эволы, когда автор «Восстания против современного мира» отрицал существование специфически христианской эзотерической доктрины и путал, по вине достойной сожаления интеллектуальной метонимии, часть христианства с традицией в целом, вместе с её социальной и исторической адаптацией. Параллельно с категорическим отрицанием всей христианской эзотерики, Эвола гипостатирует[33] экзотерической части христианства сущность самой христианской доктрины. В сложившихся условиях считалось нормальным, чтобы традиционное течение средних веков было принято Эволой как что — то внешнее в христианстве, происходящее из другого источника, и неспособного поддерживать с католическим течением ничего большего, чем противостояние.