Приверженец воинского рыцарства, во вторую очередь, действовал через религиозное или эротическое напряжение, без которого его позиция самосовершенствования не была способна переходить от потенции к действию. Но, по крайней мере, он не действовал под влиянием иррациональной воли к жизни, характерной современному воинскому типу, находящемуся за пределами какого — либо религиозного принципа и уважения к женскому началу в целом. Кроме того, незадолго до появления этого типа кондотьера был рождён современный миф о Дон Жуане. Донжуанство — эротический вариант «воли к власти», сексуальное применение Силы в смысле, подразумеваемом итальянским Ренессансом. Никто не может сомневаться в том, что перед Кондотьером или Соблазнителем, рыцарь, даже в воинском смысле этого понятия, являлся высшим человеческим типом. Собственно говоря, рыцарское представление о любви принадлежит к «метафизике пола», то есть, традиционной концепции, поскольку женщина и любовь рассматриваются в ней наравне с религиозной верой, как основы трансцендентного импульса. Упадок начинается лишь с появлением того, что Эвола называет «биологизацией эроса».
В рамках идеального традиционного общества, сексуальная любовь всецело переживается как «процесс воссоздания андрогина», стремление к изначальному Единству. Даже в своих физических проявлениях, любовная связь — сакральна. Эта сакрализация встречается в массовом масштабе, что, однако, не отменяет существование элиты, способной возобновлять контакт с изначальным Единством не только эротическим, но и иным способом: посредством знания и действия. Сексуальность является важным открытием для типа человека, не пригодного для внутренней реализации, согласно высшим гностическим и героическим способам осуществления. Из приведённых выше размышлений непосредственно следует возникновение иерархии человеческих типов. Но эту иерархию значительно ослабляет тот факт, что различные составляющие её человеческие типы, имеют общее совпадение в трансцендентности, которая является основой традиционной солидарности за пределами качественного различия типов и соответствующих им путей.
Метафизическое напряжение, характерное для истоков духовности — и, следовательно, раннего общества, каким его представляет истинный традиционализм, — неминуемо ослабевает. Последствия этого ослабевания наблюдаются как на уровне высшего человеческого типа, так и на уровне обычного человека и его эротических представлений. Параллельно с различием, вслед за разъединением идеалов знания и действия, происходит «биологизация» того же Эроса, который смешивают с инстинктом размножения. «Биологизация» является одной из форм продолжения рода. Во второй фазе Эрос уподобляется инстинкту удовольствия, принципу чистого наслаждения, фрейдистскому Либидо: это гедонистическая форма «биологизации».
Когда в рамках человеческого типа, соответствующие элите идеалы знания и действия, разделяются, происходит первый шаг к упадку. Инволюция находится в действии с того момента, как появился дуализм между Брахманами и Кшатриями. Сам разрыв первоначального синтеза обусловливает упадок двух его элементов, теперь находящихся в разделении. Лишённое опоры действия, знание вырождается в чистое созерцание, в веру. Утратившее своё интеллектуальное основание, действие становится воинским героизмом, перетекающим в «волю к власти». В течение некоторого времени, в рамках различительного дуализма, ещё сохраняется метафизическая память об общем источнике обоих идеалов. Это эпоха, где чистое созерцание и воинский героизм мирно сосуществуют, и где также, как показывает пример средних веков, существует возможность возрождения изначального Единства жреца и воина (в ограниченных масштабах). Но вскоре появляется сепаративный дуализм, вследствие чего память об изначальном единстве окончательно утрачивается и светская власть воинов отныне противостоит духовной власти жрецов.
Это восстание Кшатриев, о котором объявляет Генон. Агрессивный и хищный волюнтаризм врывается в мир с настолько мощной силой, насколько Брахманизм теряет метафизическое напряжение, свойственное первоначальному идеалу истинного знания, и брахманы более не способны противопоставить освобождённой энергии страстей ничего, кроме уязвимых барьеров набожности и веры.