Христианство, несомненно, является частью изначальной и универсальной традиции, ранним синтезом всех частных традиций, возникновение которых, согласно символизму Вавилонской Башни, было первой формой дисперсии Единства на множество.
Наиболее обоснованным доказательством этой принадлежности является соответствие между многочисленными нехристианскими мифами и символами и многими признаками — образными или числовыми — христианства, послужившими основой его мировоззрения. Мы употребили слово «нехристианские», всё же предпочтительнее говорить «дохристианские», чтобы не вводить в заблуждение читателя, предлагая ему основанную на историзме, обычно преувеличенную, интерпретацию, согласно которой христианство было лишь «имитацией» других религий. Ранее упомянутое основное соответствие следует объяснять не «имитацией» или «ассимиляцией». Оно вытекает из общей согласованности всех отдельных традиций по отношению к универсальной Традиции, которая является первейшей в общем цикле развития и высшей в онтологическом масштабе.
Универсальной и изначальной Традиции соответствует Золотой век, рай, который открывает каждую Манвантару, Рай, что в настоящем цикле отметил возникновение нынешнего человечества, названного Жаном Фором «адамическим человечеством». Однако невозможно, чтобы он воскресил Золотой век в условиях локализации пространства, поскольку, строго говоря, он «внеисторичен». «Первородный грех» — не что иное, как разрыв с этим вневременным состоянием, разрыв, ставший причиной упадка, который, по аналогии с физическим принципом падающих тел, может усиливаться только акцентируясь на отправной точке, а именно «падении во время»[61] (Эмиль Чоран).
Духовность, которую характеризуют как Серебряный Век, уже отмечена определённым рядом диалектических напряжённостей, что возникли непосредственно по причине разрыва изначального Единства. К примеру, мы можем напомнить о зарождающемся конфликте между духовной и светской властью, что представлял собой более чем простое политическое отражение антагонизма, а именно противопоставление
гностического способа подхода к трансцендентному (путь знания) — героическому способу открытия «сверхмира» (путь действия). Духовность Серебряного века, тем не менее, позволяла существовать метафизической напряжённости в изначальном Единстве. Также цивилизации и общества, наполненные его Светом, всегда носили традиционный характер. Антитрадиция восторжествовала как типичное мировоззрение Бронзового и Железного веков; в контексте борьбы с Традицией появился двусмысленный универсализм, что являлся не более чем дьявольской пародией и карикатурой на истинный универсализм.
В частном случае рассмотрения христианской традиции как восстанавливающей духовность Серебряного века, метафизическое напряжение к «условиям, предшествующим упадку», становится революционным напряжением в значении этого термина с учётом циклических обстоятельств его возникновения в той степени, в какой они совпадают с концом мира и, тем самым, с появлением нового человечества. Так объясняется христианский мессианизм, это пророчество о духовном возрождении, пародируя которое, марксизм вернул ему глубокий смысл.
Циклические условия возникновения христианства объясняют также его «мировой упадок», это провиденциальное вмешательство Бога в историю упадочнического человечества, эту необходимую экзотеризацию, нужную для того, чтобы собрать в спасительном «Ковчеге» «Избранных», достойных того, чтоб избежать нового и неизбежного потопа.
Именно на этом уровне выявляется ошибка, которая привела Эволу к непониманию христианства. Напомним, что это недоразумение должно было основываться на традиционной точке зрения, не имея ничего общего с ненавистной «антихристианской» нетерпимостью некоторых современников, в частности тех, кто называют себя «правыми». У Юлиуса Эволы имеется партикуляристская перспектива, связанная его темпераментом Кшатрия, который подтолкнул его к тому, чтобы принять экзотерическую адаптацию христианской традиции за её глубинную сущность, и поддаться соблазну историзма, что особенно заметно в его взгляде на средневековое величие как на результат «ассимиляции» христианством некоторых элементов «языческой духовности», или же гипостазирование отдельных типов духовности: религии Рима, индо — европейских религий, религий «Света Севера». Всё это служит доказательством противоположного мнения по этому вопросу сдержанного Рене Генона, воплощённого метафизика, привилегированного свидетеля Традиции.