Следом за ним слово взял Марк Порций Катон — живое олицетворение совести и надежды Римской республики, достойный преемник своего славного прадеда, прозванного «цензором нравов». Успех Катона имел источник прежде всего в его естественной добродетели; он отличался неподкупностью, а также часто верно предсказывал исход событий в государстве, за что приобрёл репутацию советчика, хотя разумного, но несчастливого.
— Отцы! — приосанясь заговорил Катон густым внушительным басом. — Уже в который раз в этих стенах возникает спор и уже в который раз мы все призваны нашим долгом развязать узел разногласий. Каждый из нас имеет право публично высказать своё мнение — этим правом воспользуюсь и я.
Катон обвёл зал курии своими суровыми глазами и откашлялся.
— С прискорбием отмечаю я как на моих глазах нарушается равновесие сил, на основе которого в государстве достигаются гармония и благополучие. До сих пор разделённое на две части могущество, как груз на корабле, выравнивало крен. Ныне же это могущество сосредоточилось в одном пункте и, возможно, в ближайшее время сделается настолько неодолимым, что опрокинет и разрушит весь существующий порядок вещей.
Оратор выдержал паузу, провёл рукой по жидким волосам и заговорил ещё громче — так, чтобы его слышали и те, кто занимал последние скамьи.
— Итак, Цезарь с триумфом прибыл в Рим и сразу же предпринял ловкий шаг. Какой, спросите вы? Что ж, я готов терпеливо всё объяснить. Ему удалось приобрести расположение Помпея и Красса — двух людей, пользующихся наибольшим влиянием в Риме, но до сих пор враждовавших между собой. Он примирил их — дело это можно было бы назвать прекрасным и мудрым, если бы оно не было затеяно с дурным намерением.
По рядам приписных «отцов отечества» пронёсся глухой ропот. Не оборачиваясь, Катон сделал движение рукой, призывая недовольных его речью к молчанию.
— Цезарь восстановил согласие между Крассом и Помпеем не для того, чтобы видеть их живущими дружно, но оттого, что они могущественны. Он отлично понимает, что без их помощи он не будет иметь особой силы. Только благодаря поддержке с двух сторон Цезарь добился успеха на выборах и стал консулом…
Последние слова Катона потонули в гаме. Кое-кто из сенаторов требовал, чтобы Цезарь выступил с опровержением, но, так как он сидел неподвижно и по-прежнему хранил молчание, все приумолкли и снова обратили свои взоры на оратора.
— Да, Цезаря избрали консулом… — Катон сжал руки. — Но консульство своё он тотчас превратил в своего рода трибунат, ибо внёс законопроект в угоду беднякам и неимущим. И здесь Цезарь всё тщательно продумал! Ему нужна поддержка народа — как когда-то она была нужна братьям Гракхам, Гаю Марию и Сергию Катилине. Соблазнённый его законом о раздаче земель, плебс сделается сговорчивым и склонным принимать всякое его предложение.
Катон сделал паузу и, чуть наклонившись в сторону Цезаря, закончил:
— В отличие от моего друга Катула я наверняка знаю ответ на тот вопрос, который он задал Цезарю. В какие бы покровы ни облекал Цезарь свои будущие злодеяния, ему не удастся ввести в заблуждение Марка Порция Катона.
И с видом человека, никогда не сомневающегося в своей правоте, защитник республики опустился на покрытую тирренским шёлком скамью.
Но даже после этого довольно резкого заявления сенатора, к мнению которого прислушивались не только в курии, но и на комициях[32], лицо Цезаря осталось непроницаемым. Казалось, он пребывал в напряжении, ожидая какого-то толчка. И когда сенаторы, обсудив предложенный Цезарем закон о раздаче земель, высказались против его принятия, он точно ожил.
— Ваши чёрствость и высокомерие, сиятельнейшие отцы, вынуждают меня против воли обратиться к народу… для совместных действий! — С этими словами он вышел на форум.
Собравшаяся там толпа заволновалась и зашумела, словно лес при первом порыве бури, как только на ростры взошли — один за другим — Красс, Цезарь и Помпей.
— Квириты![33] — Цезарь приветственно поднял руку. — Между сенаторами, а также моим коллегой Бибулом, который их поддерживает, и мной, Юлием Цезарем, консулом Римской республики, возник спор по очень важному вопросу. К сожалению, они не одобрили внесённых мною и известных вам законопроектов.
Толпа ответила оглушительными криками и улюлюканьем.
Цезарь снова поднял руку, требуя тишины.
— Однако ещё никто не слышал мнения тех двоих, кого вы видите на этой трибуне рядом со мной. Все вы знаете этих людей… И я спрашиваю у них сейчас, одобряют ли они предложенные мною законопроекты? И придут ли они на помощь своему народу, если кто-нибудь вздумает насилием воспрепятствовать их принятию?
32