— Помпей совсем не похож на тебя. И у нас с ним всё иначе, — ответила наконец Юлия, и в голосе её не было ни иронии, ни укора.
— И ты познала с ним любовь, о которой мечтала? — Его же голос звучал чуть сдавленно, будто он извлекал из себя слова с мучительной болью.
Румянец на щеках Юлии стал ещё ярче.
— Да, Квинт, — тихо, со счастливой улыбкой проговорила она, — это та любовь, которую нам дали боги. Её можно искать всю жизнь и — не найти. Но мне повезло… Я счастлива с Помпеем, Квинт…
Цепион слушал её — и злоба закипала в нём; проникая в его сознание, слова Юлии жгли, будто пламя.
Для чего она говорит всё это — мне?! Неужели ничего не понимает?.. — Эти мысли, словно молоточки, разъярённо стучали у него в висках.
Он тряхнул головой, сжал и разжал пальцы, охватывающие рукоять меча, покоившегося в ножнах на перевязи, и громко произнёс неожиданные для Юлии слова:
— Я опасался, что так оно и будет. И потому избегал встреч с тобою, хотя мне очень хотелось увидеть тебя.
Её губы приоткрылись в изумлении; взметнулись над округлившимися глазами тонкие брови.
Он не ждал продолжения этого разговора — и не хотел. Он расстался с Юлией, не произнеся больше ни слова.
Глава 13
— …Повтори-ка, что ты сейчас сказал! — Юлия приподнялась на локте, другой рукой отвела от лица длинные спутанные пряди и с лукавой улыбкой взглянула на лежавшего рядом Помпея.
Она смотрела на него с любовью, обожанием — и как будто впервые; как будто впервые видела то, что уже давно было знакомо: всё сразу — и каждую чёрточку в отдельности.
Высокий лоб и виски окутаны дымкой волнистых волос. Крупный крепко вылепленный нос; небольшой плавных линий подбородок; мягкий изгиб губ. Ресницы опущены, и не видно, какие у него глаза. Глаза же у него (Юлия так любила их!) были карие. И они умели быть ласковыми, бархатными, излучающими дивный свет; могли быть насмешливыми — и тогда в их прищуре плясали искорки; могли быть суровыми — непроницаемо-чёрными…
Юлия перевела взгляд на его руки. Только что они без устали ласкали её, доводя до исступления; теперь покоились, точно крылья большой птицы, на широкой блестящей от пота груди.
В такие руки можно смело доверить собственную жизнь — надёжны, — думала Юлия. — Их можно любить — нежны… и ещё их хочется целовать…
Она наклонилась и быстрыми лёгкими поцелуями покрыла от плеча до кончиков пальцев загорелую руку возлюбленного и прижалась щекой к его загрубевшей от рукояти меча ладони.
Помпей вздрогнул, но ничего не сказал и глаз по-прежнему не открыл.
Солнце за окном золотило предвечерний воздух; вокруг царила тишина — лишь изредка из сада доносилось стрекотание цикад и шуршание сухих листьев оливы. Ароматный дымок зажжённых благовоний мягко окутывал обнажённые разгорячённые тела супругов-любовников.
Юлия любила этот час, эти ароматы, эту тишину. Они были неизменными спутниками её счастья, которому она отдавалась, забыв обо всём на свете, и телом и душой.
День за днём прошли полгода с тех пор, как Юлия облачилась в одеяние замужней матроны, однако, она не могла пожаловаться ни на однообразие своей жизни, ни на пресыщение. Им с Помпеем не хватало ночей, не хватало дней, которые они посвящали друг другу. Беспредельный неземной восторг, от которого захватывало дух, наполнял их обоих. Восторг слияния друг с другом…
С изумлением отдавалась Юлия этому новому, никогда не испытанному чувству, и прежняя жизнь вспоминалась ей всё реже и реже, как полузабытый сон. Воспитанная человеком, который державные интересы (и, главное, собственную карьеру) ставил выше семьи, Юлия с удивлением замечала, что её муж пренебрегает делами Форума в угоду супружескому счастью. Таким образом сбылось пожелание сенатора Ватиния, который однажды сказал Цезарю: «… она должна постараться сделать так, чтобы в её постели Помпею не хотелось ни слышать и ни думать о том, что НЕ Юлия»…
Где-то далеко, кажется, за облаками загрохотал гром — он словно вывел супругов из сладкой полудрёмы. Чуть приподняв голову, Юлия шёпотом повторила свою просьбу.
— «Я бы хотел умереть, раз перестанут манить эти встречи меня, и объятья, и страстное ложе…» — Когда Помпей говорил, Юлия наслаждалась его голосом и мелодией его речи.
— Уверена, никто не прочитает стихи Мимнерма или другого греческого поэта лучше тебя, милый! — с чувством воскликнула Юлия и, приникнув к его губам, замерла в долгом страстном поцелуе.
На этот раз Помпей уже не мог не откликнуться на её призыв. Схватив её в охапку, перевернул на спину и склонился над нею, прижимаясь к её жаркому телу коленями, бёдрами, грудью. Его глаза были у её глаз, его губы — у её губ.