«Цицерон шлёт привет Помпею. Не перестаю, поверь мне, Гней, думать о тебе и о дорогом Марке Катоне, а, следовательно, обо всём государстве. Клодий, с лёгкой руки Цезаря получивший трибунат, продолжает бесчинствовать: раздоры в Риме становятся всё необузданнее, настолько, что я начинаю терять всякую надежду на мир. Patres полагали, что с отъездом Цезаря в Галлию, они смогут восстановить старые порядки: будут вершить судьбы Рима как прежде, до его консулата. Год консульства Цезаря истёк, но в государстве, увы, всё так же неспокойно. И всему виною один человек — Клодий. Он изгнал из Рима Катона, благоразумие которого могло стать опасным для него, как стало опасным для Цезаря. Затем он обратился против меня, используя мне во вред всякие дела и всяких людей. Меня также обвинили в казни катилинариев, в сущности, в том, за что ранее превозносили. И никто не решился протянуть мне руку помощи. Положение дел в моём возрасте отвратительное и неблагоприятное, поскольку этот дерзкий мальчишка Клодий, судя по всему, задумал уничтожить меня. И ты, Помпей, более других заслуживаешь упрёка. Твоё бездействие губительно как для самого Рима, так и для тебя, ибо, я уверен, избавившись от меня, следующей жертвой Клодий изберёт тебя. Di te bene ament![82] И помни: я советовал тебе остерегаться Клодия».
Какое-то время Помпей, прикрыв ладонью глаза, оставался неподвижным; затем, нахмурясь, отложил свиток в сторону и зашагал по таблинию, обдумывая прочитанное.
«Демосфен» Рима снова взывал к нему с просьбой о помощи, которую он, Помпей Магн, зять Цезаря, не мог ему оказать. Он уже знал, что Цицерону отказали также консулы нового года Габиний и Пизон (к слову, тесть того же Цезаря), и не представлял, какое будущее ждёт «спасителя отечества» за пределами Рима. Но, что бы там ни случилось с Цицероном, это останется на его, Помпея, совести…
Кто-то постучал в дверь, и Помпей раздражённо воскликнул: «Войдите!», раздосадованный тем, что нарушили его уединение. Это не могла быть Юлия: обычно она входила без стука; это также не мог быть кто-либо из рабов: он велел не беспокоить его ни под каким предлогом.
— Помпея? — Он сильно удивился, увидев дочь. — Что с тобою? Что случилось?
Казалось, Помпея едва держалась на ногах; её глаза были красными от слёз, щёки пылали горячечным румянцем, губы запеклись.
Помпей быстро подошёл к дочери и пристально вгляделся в её лицо.
— Как ты сюда попала? Как Цепион отпустил тебя одну?! — Теперь он был не только изумлён, но и возмущён: со дня на день ожидалось рождение ребёнка, и Помпее не следовало бы выходить из дому.
— Отец, я не вернусь к нему, — слабым голосом произнесла Помпея и, видимо, теряя последние силы, покачнулась.
Помпей бросился поддержать её, и она, обняв его за шею, крепко прижалась к нему.
— Расскажи, что случилось? — сказал Помпей и, одной рукой бережно поддерживая её, погладил её по волосам.
— Не спрашивай, отец, я ничего не буду рассказывать. Но не выгоняй меня, умоляю, не выгоняй!
Неожиданно Помпея отстранилась от него и, почти рыдая, в изнеможении упала на стоявшее посредине таблиния кресло.
У неё повисли руки, голова опустилась на грудь. Помпей отнёс её как ребёнка в свой кубикул и, уложив в постель, кликнул раба.
С этого момента время для Помпея потянулось мучительно долго. Он ходил, как во сне, торопя всех и каждого, спрашивая по сто раз то одну, то другую повитуху, есть ли какая-нибудь опасность, не нужно ли чего-нибудь сделать? Когда занавес над порогом покоев, где сейчас происходило величайшее в мире таинство — таинство рождения, приподнимался, впуская рабыню, нёсшую корзины белья и сосуды с горячей водой, он видел на ложе, среди подушек и смятых покрывал, лицо дочери. Красное, потное, с прядями чёрных волос, прилипших ко лбу, с раскрытым ртом, откуда вырывались громкие стоны вперемежку с отчаянными криками боли. Всё стихло так же неожиданно, как и началось, но Помпей знал, что затишье это будет не долгим.
— Придётся помучиться бедняжке: уж очень крупный плод, — сказала вышедшая из кубикула рослая повитуха и, пропустив Помпея, прибавила: — Хочет говорить с тобою, господин… Да поможет ей Юнона-Луцина!
Помпей пошёл к дочери; теперь она лежала, как мёртвая, неподвижно, с полуоткрытыми глазами, полными слёз. Он подошёл к ней и испугался: ему вдруг показалось, что она умирает. Он наклонился к ней и назвал её по имени.
— А-а! Ты здесь, — Помпея словно очнулась от забытья. — А он?.. Отец, он тоже здесь?.. — отрывисто проговорила она, и её щёки вспыхнули ярким румянцем. — Веди его сюда, отец! Я хочу его видеть, слышишь, видеть его!
— Милая, успокойся. — Помпей ласково дотронулся до её руки.