Цепион-старший оторопел, услышав от сына столь неожиданную и решительную отповедь.
— Это всё, что ты можешь сказать в своё оправдание? — немного погодя грозно спросил он.
— Я хочу выйти из дому, — вставая, ответил ему Квинт; он больше не мог терпеть поучающий тон и упрёки отца. Но ещё невыносимее было выслушивать советы, как стать угодным человеку, одно лишь имя которого было ему ненавистно.
Какое-то время Квинт бесцельно брёл вперёд, не замечая, что ноги сами ведут его к той попине, где несколько дней назад он видел Клодия и его шайку. В этот раз они едва не разминулись: когда Квинт ступил на мостовую Субурры, Клодий вышел из попины. Квинт пошёл за ним, а потом вдруг потерял его из виду на шумной улице, запруженной толпами горожан.
Постояв в растерянности, Квинт повернулся, чтобы отправиться домой, но тут его внезапно схватили за руку.
— Зачем ты следишь за мной? — спросил Клодий с угрозой, хотя на лице у него читалось жгучее любопытство.
Квинт не ответил и руки не отнял.
— Ладно, — смягчился Клодий и оглядел его с ног до головы оценивающим взглядом: как опытный полководец — новобранца. Затем, по-приятельски подмигнув ему, вдруг предложил: — Пойдём выпьем вина и поговорим.
Квинт сел на деревянной скамье, а Клодий на складном стуле с мягким сиденьем; их разделял колченогий стол, весь испещрённый вырезанными именами завсегдатаев и крепкими ругательными словами. Кабатчик принёс большую бутыль лучшего в заведении вина и разлил его по чашам, процеживая через полотняную тряпицу.
— Разбавить водой? — озабоченно сопя, спросил он.
— Обойдёмся, — ответил ему Клодий. И, дождавшись, когда кабатчик уйдёт, повернулся к Цепиону: — Для чего ты искал встречи со мной?
— О причине говорить не буду — слишком долго придётся объяснять, да тебе и незачем это знать. Но я хочу сказать, что ты как раз тот, кому я позволю увлечь себя в самую гущу сражения. Того сражения, которое очень скоро погрузит Рим в пучину хаоса.
Ничего не отвечая, Клодий отпил из своей чаши немного вина, тыльной стороной ладони медленно вытер губы и только потом осторожно спросил:
— О каком сражении ты говоришь?
Квинт тоже выпил, поставил чашу на стол и с тихой злостью бросил Клодию:
— Только не притворяйся, будто не понимаешь, о чём я говорю!
Он снова наполнил чашу, едва ли не залпом выпил ещё вина и откинулся назад, судорожно мотнув головой. Теперь, когда хмельной напиток разлился по его крови, наполняя душу теплом, он вдруг почувствовал прилив симпатии к сидевшему напротив него человеку. Ему нужно было кому-то выговориться, излить свои горести, и этот человек подходил на роль слушателя намного лучше, чем отец.
— Я не из тех, кто прощает предательство… и не из тех, кто забывает обиды… Но из-за того, что месть моя никак не свершится, я начинаю сходить с ума. Ты слышишь? Та, ради которой я жил, отреклась от моей любви, от наших клятв, от всего, что было мне дорого… Она отказалась от меня и сделала это с лёгкостью… Как такое возможно? За что? Разве я обидел её низким поступком или дурным словом? Нет и ещё раз нет! Тогда — за что?! Единственным ответом на все мои вопросы была весть, что она уступила домогательствам другого… — Цепион умолк и спрятал лицо в руки — Клодий, глядя на него, подумал, что он плачет.
Но Квинт внезапно вскочил и с силой стукнул кулаком по столу. Жалобно зазвенели чаши; колченогий стол накренился, и, если бы Клодий не подоспел вовремя, бутыль с остатками вина соскользнула бы на пол.
— Послушай, — Цепион перегнулся через стол и заглянул собеседнику в глаза, — либо ты снова сделаешь для меня жизнь возможной, либо я больше не вынесу этой пытки и завтра буду мёртв.
Он невольно дотронулся до туники, под которой был спрятан нож, но Клодий намётанным глазом уловил этот жест и порывисто протянул Квинту руку.
— Я спасу тебя. С этого момента мы станем друзьями и боевыми соратниками. Но помни: у тебя нет пути назад.
Квинт посмотрел на руку Клодия — белую, холёную, но со сбитыми, как у уличного драчуна, костяшками — и насупился. В памяти пронеслись слова отца: «Или ты хочешь стать отщепенцем в своём кругу, уподобиться таким прощелыгам, как Клодий?», а в следующее мгновение он схватил и крепко — по-дружески — пожал протянутую ему руку.
Теперь он обрёл новую надежду. Стало ясно, что именно давало ему право сидеть тут, быть исцелённым дружеской рукой и рубиновым вином, стать одним из тех, кто будет вершить судьбу Рима. Он понял, где его место.
Через два дня Квинт с небритой бородой, в тёмной тунике, пенуле с капюшоном и войлочной шляпе, под покровом ночи присоединился к людям Клодия. Не зажигая факелов и стараясь не шуметь, небольшой отряд проник в один из домов на Капитолийском холме, где под неусыпной охраной жил молодой армянский царь Тигран. В качестве заложника его привёз из своего последнего похода Помпей, чтобы удержать Армению от союза с Парфией — единственного опасного противника Рима на Востоке. Сообщники Клодия обезоружили и связали стражей, а Тиграну дали лошадей и рабов для сопровождения.
— Беги, тебе помогут, — сказал Квинт, взяв под уздцы самого резвого скакуна и подведя его к пленному. — В гавани Остия ждёт корабль, который довезёт тебя до Антиохии. Ты — свободен…
— И кого же мне благодарить за своё спасение? Кто тебя послал?
— Неважно. Пусть для тебя это будет милость богов…
Армянин умчался прочь, а Квинт, выпив с головорезами Клодия вина в знакомой попине, почувствовал себя вдруг счастливым. Он ещё далеко не погиб. Этой ночью он нанёс своему врагу первый удар. И это было только начало.
Глава 22
Солнце почти касалось волн, и залив, весь золотисто-апельсиновый, сиял, пронзённый последними, ещё горячими лучами. Позади широкой песчаной полосы, окружённая рощей цветущих магнолий, белела вилла — настоящий мраморный дворец.
Во дворе, окружённый цветником, бил фонтан; под тенью портика, между белыми, как снег, колоннами, играли в мяч трое: Кальпурния, её давняя подруга Атилия и Домиция, приехавшая в Кампанию по приглашению Юлии.
Все были в расцвете молодости; их столы из косских тканей, расшитые тонкими узорами, являлись признаком изящества и роскоши, а волосы, уложенные в замысловатые причёски, благоухали восточными ароматами. Только на одной из женщин вместо столы был пеплум: Атилия недавно развелась с Катоном и теперь вела жизнь свободной женщины, развлекаясь новыми знакомствами и принимая ухаживания молодых и не очень поклонников.
Гостьи на кампанской вилле Помпея были увлечены игрой, словно дети: подпрыгивали, хлопали в ладоши, хохотали.
— Ну, кто из нас играет лучше? Кто самый ловкий? Кто не пропустил ни одного мяча? — победно воскликнула рыжеволосая Домиция, повернув раскрасневшееся веснушчатое лицо к Юлии, сидевшей на скамье под сенью плюща и вьющихся роз.
— Признаю, что ты, — ответила Юлия, улыбаясь.
— Я не потерплю поражения, — наигранно обиделась Атилия и надула губы, но Домиция обняла её и примирительно замурлыкала:
— Ты просто расслабилась и потеряла форму. Все эти поздние пирушки и ночные катания по Аппиевой дороге с молодыми повесами до добра не доведут…
— Зато так она быстрее найдёт замену Катону, — с усмешкой возразила Кальпурния. — И утешится ласками какого-нибудь знатного, но не очень умного чужого жениха. Вроде Фавста Суллы, прозевавшего свою невесту!
— Ты напрасно смеешься, подруга, — язвительно отозвалась Атилия. — Да будет тебе известно, Фавст от того, что ему было назначено, не отступился и часа своего, кажется, дождался. Скоро он вернёт себе невесту — и не одну, а сразу с ребёнком, хотя и чужим…
— Это правда? — подступила к Юлии Кальпурния, с виду потрясённая услышанной новостью.
Юлия слегка пожала плечами, как если бы судьба Помпеи ничуть её не волновала.