— Однако ещё никто не слышал мнения тех двоих, кого вы видите на этой трибуне рядом со мной. Все вы знаете этих людей… И я спрашиваю у них сейчас, одобряют ли они предложенные мною законопроекты? И придут ли они на помощь своему народу, если кто-нибудь вздумает насилием воспрепятствовать их принятию?
— Обещаю своё покровительство, — коротко, но решительно высказался Марк Красс и угрожающе наклонил свою крутолобую голову.
Гней Помпей также не мешкал с ответом.
— Против тех, кто будет угрожать мечом, я выступлю с мечом и щитом. — И он, воинственно выпятив грудь, как бы в подтверждение своих слов наполовину вытащил из ножен широкий иберийский меч.
Расположившиеся позади трибуны сенаторы были потрясены и этой угрозой, и поведением Помпея: ничего более грубого он до этого дня не говорил и не совершал. Многие сочли его выступление сумасбродной ребяческой выходкой, не приличествующей достоинству Великого и роняющей уважение к сенату. Нашлись и такие, кто пытался оправдать Помпея, говоря, что эти слова сорвались у него с языка сгоряча. Зато народу они очень понравились — глубокое раскатистое: «Да здравствует Гней Помпей! Да здравствует Помпей Магн!» донеслось от толпы, качнувшейся к рострам. Потом рёв восторга и шумные рукоплескания гулко прокатились по всему Римскому форуму.
Когда Помпей и Цезарь, простившись с Крассом, сошли с трибуны, из толпы вышел некто в чёрном, с всклокоченной бородой и с диким, как у безумного, блеском в глазах. Внезапно схватив Помпея за плечо, он притянул его к себе с такой силой, что у того затрещал по швам палюдамент[34]. Глядя Помпею прямо в глаза, незнакомец горячо зашептал: «Помнишь, что советовал сенаторам Сулла, твой наставник и благодетель? Помнишь?! Остерегайтесь плохо подпоясанного юнца[35]… Ещё не поздно: оставь племянника Мария! Отрекись от Цезаря! Иначе — позор тебе… Иначе — бесславная гибель!..»
Помпей опешил от неожиданного порыва этого странного человека и от той правды, которая яркой вспышкой промелькнула в его сознании. Но, оживлённая пророческими словами, она тут же угасла, погребённая под бременем земных желаний.
Юлия… Оставить Цезаря — забыть о Юлии… Нет, это было выше его сил…
Цезарь, вначале также ошарашенный нападением на Помпея, успел заметить выражение его лица — мучительную борьбу чувств: смятенных, противоречивых, но равных по силе. Цезарь понял: если рыбине не дать поскорее заглотнуть вожделенную наживку, она сорвётся с крючка. И после того, как ликторы[36] оттеснили от Помпея дерзкого незнакомца, Цезарь взял будущего зятя под руку и доверительно произнёс: «Календы[37] следующего месяца. Она согласна». От его взгляда не ускользнуло то, как смутился Помпей. Цезарь тут же приободрил его отеческой улыбкой, затем — уже как мужчина мужчине — подмигнул лукаво и на прощание по-дружески похлопал его по спине.
Глава 6
После того, как раб-веларий[38] отодвинул занавес, отделявший атрий от других покоев дома, взору Помпея открылся внутренний дворик, с крытой колоннадой, беломраморными статуями и изящной — на эллинский манер — мебелью. Яркий солнечный свет проникал через квадратное отверстие в крыше, и его лучи преломлялись на водной глади бассейна — имплювия, обсаженного цветами. На длинной скамье под сенью плюща и дикого винограда сидели сыновья Помпея: Гней и Секст; оба были взволнованы и о чём-то горячо спорили.
Первым отца заметил Секст и, вскочив, стал перед ним навытяжку, как воин в переднем ряду легиона. Пожимая ему руку, Помпей невольно задержал его ладонь в своей руке. Секст, младший в семье, год назад посвятил свою претексту[39] домашним Ларам[40], но, несмотря на свой юный возраст, выказывал необычайную силу и выносливость, как закалённый в битвах боец.
Приветствуя отца, навстречу ему поднялся и Гней — высокий, крупный, с выражением непоколебимой учтивости на полном красивом лице и чуть настороженным взором прищуренных тёмных глаз.
Помпей, согретый глубокой радостью, был полон удовлетворения и гордости за своих сыновей. Сейчас он был способен на любой, самый добрый порыв, если б его пыл не гасило неожиданно сдержанное поведение обоих сыновей.
— Отец, ты женишься на дочери Цезаря? — Напрямик спросил его Секст; его по-мальчишечьи звонкий голос дрожал от негодования.
Помпей нахмурился: предстоящий разговор с сыновьями не сулил, как он понял, приятных волнений.
— Да, это правда, — твёрдо проговорил он и, взглянув поочерёдно в их лица, прибавил: — И я не вижу в этом ничего предосудительного…
Секст тут же перебил его:
— Но, отец, не по твоим годам столь юная жена! — Нетерпение его возрастало. — Бесспорно, происхождение её безупречно; она прелестна и прекрасно образованна… Но по возрасту, отец, Юлии скорее подходит быть невестой Гнея…
Он бросил в сторону брата быстрый, но довольно красноречивый взгляд и тут же, покраснев, прибавил смущённо:
— Или даже… моей невестой.
— Юный возраст жениха и невесты не обязательно залог благополучного супружества, — возразил, вступая в разговор, старший сын Помпея. — Целомудренная юная жена и зрелый умудрённый жизнью муж — такая пара добродетельна и достойна уважения.
Помпей одарил Гнея благодарным взглядом: старший сын был на его стороне, как и тогда, когда он объявил детям о своём разводе с их матерью.
— Но, Гней, ведь речь идёт о нашем отце! — возмутился Секст, вскидываясь на брата. — Это ему, а не какому-нибудь герою греческой трагедии, жить с непорочной, как ты говоришь, девой, которая годится ему в дочери!
— И большим людям присущи маленькие слабости.
Услышав голос за своей спиной, Помпей быстро обернулся: на пороге перистиля стояла Помпея, его единственная дочь. Не сходя с места, она прибавила с усмешкой, в которой, как и в её словах, угадывалось некое сожаление пополам с лёгким презрением:
— Слабостью нашего отца, тщеславием его и утехой всегда были молоденькие девушки.
Она умолкла, пытливо глядя Помпею в глаза, и плотно сжала рот — так, что по краям губ проступила бескровная полоска.
Какое поразительное сходство! И эти губы, их выражение… и это бледное тонкое лицо, обрамлённое такими же чёрными волосами, — в который раз удивился Помпей.
— …и разве ты не знаешь, Секст, что мы должны быть терпимы к слабостям наших близких? — Этими словами, которые он прежде слышал от своей бывшей жены Муции, Помпея прервала затянувшееся молчание и медленно подошла к скамье, где недавно сидели её братья.
Сходство в облике, сходство в речах — ничего удивительного: мать и дочь, — подумал Помпей, прощая дочери её ироничное высказывание. И разве он мог сердиться на неё?.. Дочь, обделённая лаской отца, который души не чаял в сыновьях, — она сама нуждалась в сочувствии, и в колкостях её было не столько дерзости, сколько невысказанной обиды.
— Я рад, что ты пришла, — мягко проговорил Помпей, — и коль вы собрались все вместе, хочу сказать вам, что женюсь на Юлии не из-за слабости либо тщеславия, а по любви.
— Браки по любви не всегда бывают счастливыми, — с задумчивым видом вставил старший сын Помпея, — чаще — всё же по рассудку.
— Все мои предыдущие браки были по рассудку, но счастья мне не принесли, — возразил Помпей, хмуря лоб. Затем, стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие, прибавил: — А я хочу быть по-настоящему счастливым. И думаю, что имею на это право.
Он умолк, словно задумался на мгновение, а, когда заговорил снова, голос его обрёл уверенность:
— Когда-то, в молодости, я мечтал лишь о славе. Мечтал ниспровергнуть и покорить великие царства, мечтал стать новым Александром Великим… И слава пришла ко мне, и власть; я ощутил своё могущество в полной мере… Что и говорить, на упоительном пиру славы мне досталась львиная доля! Но с меня довольно; славой я сыт по горло, я больше ничего не хочу получать. Теперь я хотел бы давать — и чтобы мои дары принимали; я ещё должен — и могу! — отдать самого себя. Хочу дарить любовь своей единственной, избранной сердцем женщине…
35
39
40