‒ Так уж и знала! ‒ Климашонок мягко отодвинул одного из зевак в сторону и встал рядом с Юлькой. ‒ Нравится?
‒ Clive Christian? Конечно нравится. Дьявол действительно кроется в деталях. Запах я помнила ещё с зоны. Недавно в компе смотрела цены. У меня случился микроинфаркт.
‒ Смешная ты барышня. Духи ‒ это квинтэссенция роскошной жизни. Я и коньяк двадцатилетний пью. Всё потому же. Марку нужно держать. Фасон. Иначе нельзя. Но я вот об этом действе спрашиваю, на котором мы имеем честь присутствовать. ‒ Александр Юрьевич осмотрелся и, наклонившись к Юльке, шепнул ей на ухо. ‒ Если все эти привезённые люди думают, что они действительно творят историю, то мне их искренне жаль. Историю творят не они, а заморские дяди, влившие в этот проект кучу денег. Часть из которых, кстати, мы должны у них отнять на благое дело. Поэтому я и здесь, юная леди. А теперь всё внимание на арену цирка. Там твоя двойняшка собирается производить впечатление на революционеров. Её очередь подошла. Смотри и учись. Её здорово поднатаскали. Может говорить очень долго и буквально ни о чём. А это дорогого стоит. Простаков завораживает. Но это всё равно как на очковую змею смотреть. Результат известен заранее. Наш мир так устроен. Здесь все кого-то едят. Сверху ‒ донизу.
Часом позже, сидя в известном и популярном среди богемной тусовки подвальчике на Золотоварской, Александр Юрьевич, под кофе рассказал Юльке, каким образом он познакомился с Ульяной Панасенко восемь лет назад.
‒ Дамочка сильно проворовалась на государственных заказах, а рукавицы шить на зоне замес крови не позволяет. Дело, конечно, дрянь, но позвонили большие люди и попросили помочь найти стрелочника. Как не помочь, хорошим людям? Сошлись на двадцати процентах исковых. Деньги хорошие. Саша ‒ Рыба ‒ согласился. Ему и так светило не меньше шести лет с конфискацией. А так, отпускают Рыбу из СИЗО, впихивают в приличный костюм, знакомят с делом и, по итогу, дают Рыбе пять лет строгого. Всё. Уже три года как на свободе и при очень хороших деньгах. Где-то в Греции затаился со своей бабой и детей клепает. Жизнь удалась. Пока не найдут. Но тут я ему ничем не помогу. На гонорар сам повёлся.
‒ А что Панасенко? ‒ Юля подозвала официанта и попросила повторить. ‒ Тоже затаилась?
‒ Ты этот вопрос для поддержания разговора задала? Подобные экземпляры не затаиваются. Это уже навсегда. По себе знаю. Остановиться практически не реально. И не потому, что бизнес с налётом криминала сродни наркоте. Подсел и всё. Тут другое совсем. Когда ты работаешь с большими деньгами, ты же не один всё это мутишь. Обязательно обрастаешь стаей. И уйти уже просто не реально. Вот взять меня, к примеру. Надумаю я уйти на покой. Резко так. Ну, вдруг... Мало ли. Знаешь сколько я проживу? До первой зари. Хотя повторюсь, я не коронован, я не вор, и не собираюсь играть в их игры. Зачем, если можно дружить интересами? Но из моего ремесла тоже добровольно не уходят, поскольку есть большая вероятность того, что выстроенная тобой стройная система, может банально развалиться, как карточный домик. А эта система состоит из живых людей. Такая вот проза жизни. Но тебя это не коснётся. Я не людоед. Я другого хочу.
‒ Чего?
‒ Честно?
‒ Желательно. Я девушка понятливая.
‒ Вот смотри. Простой пример. Дали отмашку уничтожить конкурента. Не важно, что на заводе работало несколько десятков тысяч человек. Их это не волнует. Тех, очень больших международных гопников. А мы собрали растащенный, проданный за копейки завод. Если получится, а мне кажется, что получится, вернём и заказы. Да, не сразу, да, не сейчас, но вернём. Да, мне попытаются отстрелить голову. Я это тоже понимаю. Что же по итогу? Я не хочу, чтобы с моей страной, гражданином которой я являюсь, произошло то же самое, что и с заводом. Смешно, да? Практически ворюга и такой базар...
‒ Мне не смешно, дядя Саша. Мне ведь тоже не хочется жить в растащенной стране. Но это вовсе не означает, что когда-то я просто уеду. Мыть жопы итальянцам или тарелки немцам. Никуда я не уеду. Из Праги вернёмся, буду просить у вас, дядь Саш денег.
‒ На что? Колись. Что задумала?
‒ Частный институт нашла сегодня. Чтобы до лета не ждать. Начинать учёбу можно хоть завтра. Я, конечно, ещё побегаю по столице, но тема хорошая. Что скажете?
‒ Хорошая тема. Но ты не бегай. Пока из Праги вернёшься, я всё приготовлю. Тут без дураков. Чем быстрее в политический омут нырнёшь, тем быстрее разберёшься, как там, в этом омуте, ориентироваться, чтобы не только выжить, но, по возможности, ещё и рулить.
‒ Всё таки политика?
‒ Да. Но ты сможешь. Я не зря на тебя поставил ещё на зоне. Знаешь почему? Тебя можно пробовать гнуть, но согнуть ‒ невозможно. Редкий тип мужика среди женщин.
‒ Спасибо. ‒ Юлька допила кофе и посмотрела в сторону шумной компании, энергично и бессистемно обсуждающей события на Площади.
‒ Романтики разбоя. ‒ Александр Юрьевич тоже прислушался к нестройному хору певцов Площади и грустно покачал головой. ‒ Года через три, может четыре, эти же люди об остатки репутации своего нового вождя, я бы даже сказал, мессии, будут дружно вытирать ноги и смачно плевать на его портреты. Это в случае, если новый вождь таки станет президентом. Но я думаю, что станет. Деньги уже в столице. ‒ Он посмотрел на часы. ‒ Кстати о деньгах. Мне пора. А ты здесь поаккуратней. Время дичайшее. Увидимся.
Климашонок поднялся и пошёл на выход. Из-за крайнего столика тоже поднялись двое молодых людей, один прошёл вперёд, а второй, которого Юля уже видела в доме у Александра Юрьевича, дружелюбно кивнул ей головой и пошёл следом.
‒ Поговорили, ‒ подумала Юлька и прислушалась к спору громкой компании слева. ‒ Вроде бы правильные вещи говорят ребята. О независимости, о процветании, об ожиданиях простых людей. О детях. Но почему я не поверила ораторам там, внизу, на Площади? Особенно Панасенко? Дядя Саша верно сказал. Это была не речь, а бочка дистиллированной воды, влитая в уши простаков с флагами.
‒ Простите, ‒ вдруг услышала Юлька у себя над головой и подняла глаза. Рядом с нею стоял рослый, симпатичный парень в дорогой куртке с множеством карманов и молний. ‒ Я могу присесть?
‒ Конечно можете. Я уже ухожу. ‒ Юлька знаком подозвала официанта.
‒ Вы удивительно похожи на известного политика Ульяну Викторовну.
‒ А это кто, простите? Я политикой не интересуюсь... Дома сижу, крестиком вышиваю. А ещё котики у меня, ‒ Юлька рассчиталась с официантом и пошла к выходу. ‒ Хорошего вечера, молодой человек.
Поднявшись по ступеням наверх, Юлька прикрыла от греха подальше лицо шарфом и медленно пошла по Золотоварской вниз, в конце которой бушевали революционные страсти. Медленно пройдя через маленький сквер, Юлька снова увидела молодого человека, идущего по тротуару.
‒ Вы так быстро попили кофе? ‒ Юлька поравнялась с молодым человеком и пошла по тротуару вниз.
‒ Просто вы меня заинтересовали, девушка. Вы же не в столице живёте?
‒ Я должна ответить?
‒ Думаю да.
‒ Почему? ‒ Юлька с удивлением посмотрела на молодого человека. ‒ И с чего вы взяли, что я не столичная штучка?
‒ Ну, во-первых, это заметно.
‒ Если это так заметно, то зачем вы спросили? Сейчас в столице полно приезжих девушек. Почему вас заинтересовала я? У вас проблемы с общением? На Площади полно общительных девушек возле палаток. Я даже видела пару гитар.
‒ Я могу посмотреть ваши документы?
‒ А на каком основании?
‒ Я работник службы безопасности. ‒ Молодой человек достал из одного из карманов удостоверение.
‒ Раскройте. ‒ Романтика вечера мгновенно улетучилась и Юлька впервые за весь день почувствовала себя одиноко.
‒ Вам не достаточно? Хорошо, смотрите, ‒ он развернул корочки. ‒ Горынь Михаил Иванович. Следователь.