Выбрать главу

– Не надо, Антонина Васильевна. Врать-то не надо.

– Да разве ж я вру, – липким медовым ручьем разливалась Антонина Васильевна, – я же помню все. Райка-то ночей не спала, плакала.

– Мы тоже не спали. Тоже плакали. И не одну ночь. И даже не один год.

– Она же хотела как лучше, она…

Мама не дала закончить, перебила гостью, повысила голос:

– Лучше? Она для себя хотела лучше. Она, видимо, тоже думала в Киев перебраться, да только шиш ей обломился. Про нас с матерью, как мы будем без отца да без мужа в послевоенной деревне мучиться, не подумала даже! А теперь что вам от нас надо? Какое еще прощение? Почему сейчас, почему у меня? Где вы были все со своим прощением почти сорок лет? Почему у матери не попросили, пока она жива была? Почему Раиса Васильевна сама не приехала, а сестру с дочерью послала прощение вымаливать? Что вы тут мне воду мутите? Или говорите все как есть, что вам от меня надо, или вон Бог, а вон порог!

Я похолодела. Так вот какие гостечки дорогие к нам пожаловали! Вот уж кого не ждали, так не ждали. Мне стало немного страшно, появилась противная слабость в коленях.

Папины родители, баба Надя и дед Петя, жили в маленьком городке Орловской области, а другая бабушка Дуня, жила с нами. Когда мне было лет пять, я спросила маму, почему у меня две бабушки, но только один дедушка. Мама ответила, что дед Ваня погиб на войне. Долгое время я пребывала в полной уверенности, что деда убили на фронте, но однажды, совершенно неожиданно, узнала правду.

Случилось так, что после шестого класса в самом начале летних каникул я умудрилась заболеть. С утра у меня поднялась температура, дико болело горло. В тот день мама принимала в школе выпускной экзамен по математике, и я оставалась дома с бабушкой. Бабушка взялась лечить меня народными средствами: полоскание горла отваром ромашки, чай с малиной, молоко с медом. Но когда температура зашкалила за 39,5 бабушка испугалась. Она не смогла дозвониться маме – в канцелярии никто не брал трубку – и вызвала мне скорую. Приехавшие врачи сообщили, что у меня гнойная ангина, и предложили лечь в больницу. Бабушка наотрез отказалась. Тогда они вкатили мне жаропонижающий укол и уехали. Я лежала вся больная и несчастная, бабушка сидела рядом и охала, перебирая варианты, где меня «могло просквозить», и сетуя, «куда же мать запропастилась». Чтобы избавить себя от этих причитаний, я попросила ее рассказать мне что-нибудь.

– Про что же я тебе расскажу?

– Да про что хочешь.

– Про деревню если только.

– Давай про деревню.

– Ладно, а ты глаза закрой, может, поспишь.

Я послушно закрыла глаза и стала слушать бабушку. Она тихим голосом начала рассказывать про свое детство, про деревенские обычаи, про тяжелую работу, про жизнь во время войны. Начало действовать лекарство, температура спадала, я стала задремывать, слушая бабушку вполуха. Она же, увлекшись воспоминаниями, рассказывала уже не столько мне, сколько самой себе. Неожиданно одна фраза резанула мне слух.

– Смотрим, Лизка Сёмина бежит и кричит: «Тетя Дуня, тетя Дуня, ваш муж вернулся!». Я так тяпку из рук и выронила.

Я хотела было сказать, как же, мол, вернулся, он же погиб, но промолчала. Сон слетел, как и не было, я шестым чувством поняла, что сейчас смогу узнать то, что мне в обычной ситуации никогда не расскажут. Я затихла и навострила уши. То, что я услышала, поразило до глубины души. Все романтические истории Майн Рида и Дюма не шли ни в какое сравнение с простой драмой, разыгравшейся в российской глубинке. Те истории были ненастоящие, а эта, «взаправдашняя», произошла с близкими мне людьми. Бабушка рассказала почти всю историю, как раздался дверной звонок – вернулась мама.

– Вот разболталась, старая беда, наговорила лишнего – заворчала сама на себя бабушка, – девка-то спит уже. Ну, слава Богу, Лидка пришла.

И, потрогав мой влажный прохладный лоб, заспешила к двери. Когда вошла взволнованная мама, я сделала вид, что крепко сплю. К вечеру мне стало хуже, снова поднялась температура, я валялась в горячечном полусне и видела то, что рассказывала мне бабушка. Это были яркие достоверные сны, в них я была не Юлей Смирновой, ученицей шестого класса, а Евдокией Афониной из Екатериновки. Я чувствовала и переживала то, что переживала она, и в полной мере узнала ту боль, обиду и отчаяние, которые выпали на ее долю. Наверное, именно тогда я начала расставаться с наивным розовым детством. Эти сны я видела еще не раз и не два. Всегда неизменны, всегда одинаковы, являлись они ко мне по ночам. Иногда они снились целиком, иногда отрывками. Я помнила наизусть все детали, запахи, цвета. Вот и сейчас я закрыла глаза, и передо мной появились бесконечные грядки свеклы, нещадно поливаемые горячим июньским солнцем…

полную версию книги