Для соседей была придумана и запущена легенда о том, что башню купил некий художник-концептуалист. Бывший наркоман с нервным прошлым и, по всей видимости, таким же будущим. Для скрытного сопровождения министра по городу, были наняты три старые "Шкоды" грустных цветов, на которые Иван с Колей нацепили новейшие авторегистраторы и направленные микрофоны. То есть, министра Райковского, образно говоря, словно таракана посадили в обувную коробку и теперь, запасясь попкорном, осталось только наблюдать за телодвижениями этого вороватого и похотливого чиновника.
‒ Ты обязательно вчерашнее утреннее видео посмотри, ‒ устало улыбаясь, прогудел Ваня Юльке, пришедшей его менять. Я папки пронумеровал.
‒ И что я там такого увижу? Нажратого трахающегося министра? В принципе, мне знаком сам механизм этого процесса. Если ты об этом. Он сегодня планирует покидать берлогу?
‒ Не планирует. Петух просто никакой.
‒ Почему петух?
‒ Так я же и говорю, посмотри видос.
‒ Та ладно!
‒ Таки да, товарищ начальник. Я свалю? Пошли, закроешься на засов. Мало ли кто здесь шастает. Чехи иногда тоже бывают такими русскими, что мама дорогая. Спасайся кто может.
Проводив Ивана и переборов брезгливость, Юлька открыла файл и попыталась посмотреть видео, о котором говорил Иван. Базовое слово здесь ‒ попыталась. Но осилить смогла лишь несколько секунд. До первой слюнки министра, которого самозабвенно трахал в задницу симпатичный крепыш с вьющимися волосами.
Остановив видео, Юлька открыла скайп и написала Климашонку: Думаю, вам удастся осуществить свою мечту по выпуску хороших вагонов. Есть классное видео. С чем вас и поздравляю.
Как и надеялась Юлька, в Праге они пробыли недолго. Ровно неделю. Компромата удалось собрать столько, что Климашонок дал отбой. Для перестраховки, домой решили ехать автобусом. Автобусный багаж проверяют не так тщательно как при посадке в самолёт или поезд. Разбросав файлы на три винта Hitachi, Юлька со своими попутчиками в субботу утром села в комфортабельный автобус Прага — Корев и через сутки, визжа от счастья, упала в объятия своего Юрки, который, по знаковому стечению обстоятельств, в тот же день возвращался из Москвы.
‒ Ты представить себе не можешь, как я там скучала без тебя, ‒ шептала Юлька на ухо любимому, отбросив жаркое одеяло. ‒ Но там так хорошо, Юрка! Так спокойно, так чистенько и приветливо… Почему у нас не так? Разве мы не такие? Разве мы не хотим быть счастливыми? Хотим. Но почему у нас ничего не получается? Я видела глаза всех этих людей на Площади. Многие не готовы созидать. Не зря же они называют это революцией. Это как оправдание будущего беззакония.
‒ Не изводись, ‒ Юра поцеловал Юльку в нос и крепко прижал её к себе. ‒ Я уже говорил: ‒ будет совсем никак, просто сядем и уедем. Вот просто сядем и гори оно всё синим пламенем.
‒ Ага. Сядем и уедем. Как же. Не бросишь ты людей. Вот что хочешь со мной делай.
‒ Точно? ‒ Юра, улыбаясь, развернулся и налёг на Юльку широкой грудью. ‒ Я тебя за язык не тянул, миссис Грановская-Рябенко.
‒ Это заява пацана или бедной девушке снова показалось?
‒ Не показалось. В апреле следующего года я смогу уделить тебе недели две. А в марте можно конкретно пройтись до ЗАГСА. Можно за ручку. Не составишь мне компанию? Закорючки поставим в нужных местах. А? С меня кофе и бублик, если что…
‒ Какой март! Да я прямо сейчас! Без трусов! Голая помчусь! Показывайте, где тут у вас расписаться? ‒ Юлька выскользнула из-под Юрия, повалила его на спину и с криком: ‒ Поскакали! Ой как сладко! Вот так бы скакала и скакала! Юрка, я люблю тебя! Меня стопудово сошлют в Ад, но я уверена, что бог, это ты… Мой Юрка…
С учёбой в столице тоже переиграли, поскольку прогресс на месте не стоит и частные институты открылись не только в столице. Каждое утро Юлька подвозила Юрия до проходной "Интеграла", а сама оправлялась на Ильина, где в бывшем административном здании трикотажной фабрики размещался её институт.
Всё шло по плану, намеченному дальновидным Климашонком. Через год, благодаря его стараниям, институт превратился в престижное учебное заведение и на практически европейское вознаграждение потянулась перекупленная местная и даже столичная профессура, поставив во главу угла свои личные потребности, а не интересы учебных заведений, из которых они побежали, задрав штаны.