‒ Вы меня не услышали, Юлия Александровна. Очень жаль. Так дела не делают. И я вижу, что слова президента для вас не аргумент.
‒ Какие слова, ‒ вспыхнула Юлька. ‒ Простите, я вас перебью. Какие слова президента? Если бы мы просто хотели посмотреть на вас, мы бы установили на сцене ваш портрет. Но мы ждали диалога с властью, выбросившей тридцать пять тысяч людей на улицу, а получили практически предвыборную речь. Не думаю, что после такой встречи все эти люди в недалёком будущем будут за вас голосовать.
- Хорошо. Без проблем. Повторюсь, вы меня не услышали. В таком случае, свою позицию вы будете излагать в генеральной прокуратуре. Возможно, они сумеют донести до вас то, что я хотел до вас донести.
‒ Отлично. Вы это сказали. Здесь, на площади тридцать пять тысяч человек. Обиженных, выброшенных на улицу. Они тоже услышали. Вы сейчас угрожали не мне, а всем этим людям. И что я хочу вам сказать, перед тем, как вы пройдёте до здания администрации по коридору позора. Это наш город. Нам здесь жить, растить наших детей, заботиться о наших стариках. Спасибо, что приехали и дали нам всем понять, что вы не народный президент. Вы президент вот этих крепких профи, которых мы заставим уйти.
Сразу же после того, как президентский кортеж покинул площадь, в трёх местах площади заработали провокаторы ‒ крепкие молодые парни в спортивной одежде с жёлтыми ленточками на рукавах.
Ещё часть молодых людей предприняла попытку прорваться к сцене, на которой всё ещё находилась Юлька с Юрой и друзьями. Шестеро, самых проворных всё же сумели заскочить на сцену и тут уж Юльке невольно пришлось доказывать, что лидерство на свои плечи она взвалила не зря.
Завалив несколькими ударами ног двоих нападавших, она тут же скормила их переломленные пополам тела толпе и ринулась помогать Толику, не слишком умело отбивавшего атаку ещё двоих. Положив и их, разгорячённая боем Юлька метнулась было к Юре, но выскочившие на сцену афганцы и Юлькина охрана просто вбили оставшихся двоих провокаторов в пол сцены. Оставшихся в толпе, тех кто не успел сориентироваться и сорвать с рукавов ленточки, дотерзала озверевшая толпа.
Отдышавшись, Юлька подошла к микрофону, подняла опрокинутую стойку и, посмотрев на окно губернатора, молча протянул в его сторону руку с повёрнутым вниз большим пальцем.
‒ Господин Самойлов, что это было? Вы объявили нам войну? Или только мне? Если только мне, то я сейчас приду к вам в кабинет и у вас будет возможность сказать мне об этом, ‒ Юля кивнула Филиппу и тот по рации отдал команду афганцам на оцепление здания, ‒ Да, ‒ всё так же глядя на окно кабинета губернатора продолжила Юлька, ‒ Не советую убегать через ваш аварийный тоннель в здание главпочтамта. Он перекрыт. Спрыгнув со сцены, Юлька в сопровождении Юры, Толика и десятка бойцов под началом Филиппа по людскому коридору пошла к зданию областного совета.
Милиционеры, стоящие внутри, даже не пытались остановить разъярённую Юльку, а только лишь выключили пищалку на рамочном металлодетекторе и отошли в сторонку. После того, что они увидели несколько минут назад на сцене, рисковать своим здоровьем не захотел никто.
Миновав испуганную секретаршу, Юлька без стука зашла в кабинет Самойлова и, подождав пока войдут остальные, резко спросила: "Иван Иванович, зачем вы подставили тех гопников в трениках?"
‒ Не понимаю, о чём вы, ‒ Самойлов налил подрагивающей рукой минералки в стакан и исподлобья посмотрел тяжёлым взглядом на вошедших, ‒ И я вас не приглашал. Вы мне мешаете выполнять свои служебные обязанности. У нас с мэром Андреем Маратовичем совещание. Потрудитесь выйти.
‒ Вы не ответили, господин Самойлов. Что это было? Я о нападении на сцене? Зачем вы подставили тех дурачков, которым народ уже перековал орала. Если это такая стратегия, то из вас стратег, как из говна кулич. Но я подозреваю, что это просто дурь. В отличие от вас, мы готовились.
‒ Что ты себе позволяешь, уголовщина? ‒ взвизгнул было мэр, но встретившись глазами с Юлькой моментально померк.
‒ А вот это ты зря, Ильенко, ‒ Юлька в два прыжка оказалась у стола, схватила мэра за волосы и развернула его побелевшее лицо к себе, ‒ Я хотела простить тебя и твоего ублюдка ‒ сына. Видимо зря. Минутная слабость. Наверное, ты и думать забыл о том, что натворил? Кто же тебя посадит? Ты же почти целый мэр. Так вот, Андрей Маратович, хочу тебя разочаровать. Я тебя посажу и твоего дебила ‒ сына посажу, а прокурора и судью оставлю без прокорма. А лет через пять, когда ты выйдешь вместе с сынком на волю, я с вами, девочками поговорю. Кто кому тут уголовщина. ‒ Юлька в сердцах дала меру громкую затрещину и если бы не Юра, оттащивший её от перепуганного чиновника, ему бы пришлось не сладко.
‒ Однозначно, это война, ‒ Лёша насильно скормил Юльке, у которой разболелась голова, болеутоляющее и также насильно уложил на диван. ‒ Лежи, несчастья бедная сестра. Повышивала и хватит. Не уважаешь ты брата- чиновника. Мэр чуть под себя не сходил. Я по лицу видел. Хорошо, что я всё писал на видео. Тебе, Юлька, пора взрослеть и не вести себя как босячка. Хотя, мэру я бы и сам врезал, если бы умел.
‒ Ну так скальпелем по кадыку. Со скальпелем ты же умеешь обращаться, ‒ Юлька, под натиском Лёшиной руки сдалась, перевернулась на спину и принялась массировать виски. ‒ Конечно, это война. ‒ Филипп, посади, пожалуйста, человека за комп. Пусть нарезку из новостей сделает. Интересно как всё это будут подавать наши медиа проститутки и столичные. Скорее всего, так называемый президент после сегодняшней встречи заставит прокурора выписать ордер на арест.
‒ Лёшка прав, ‒ Юра пододвинул к дивану стул и сел, запустив пальцы в Юлькины волосы. ‒ Не пристало местному народному лидеру яйца оппонентам крошить ногами. Тончее нужно быть, малыш. На носах сосредоточься. А если серьёзно, то снести этих мудаков будет не просто. Столица не может себе позволить допустить подобный прецедент.
‒ А наплевать на столицу, ‒ Толя тоже пододвинул стул к компании и, прихватив со стола плетёную корзинку с сушками, сел. ‒ Если сам не справлюсь, найму банду юристов-международников и чёрта с два они подкопаются. У нас есть конституция и мы руководствуемся её нормами. Кому не нравится, может присылать сюда войска. Плавали, знаем.
Филипп достал телефон, кого-то выслушал и, улыбаясь, прогудел: ‒ Да, впустите. Вы не поверите, ребята, но войска сами идут к нам на чай.
Через минуту, постучавшись в дверь, в гостиную вошёл генерал Фурман, на ходу снимая фуражку.
‒ Простите, что без приглашения, ‒ Фурман поздоровался со всеми за руку и, не церемонясь, взял из корзинки, которую приватизировал Толя, одну сушку. ‒ Звонок прилетел из столицы. Вот решил посоветоваться с виновниками торжества. Разрешите присесть?
‒ Да конечно, Арон Семёнович. Признаюсь, неожиданно, ‒ Юра пододвинул к нему свободный стул. ‒ Присаживайтесь. Как супруга ваша, Лилия Осиповна?
‒ Ой, вы знаете, женщины все одинаковые. Тоже любит вот так упасть на диван, как Юлия Александровна, и сделать на лице смерть. Правда, ей никогда не фартило, чтобы полежать в окружении стольких мужчин, но после этого, как я ей дома нарисую эту картину маслом, она что-то таки придумает. Так я о звонке от нашего местами уважаемого главнокомандующего. Они там решили, что я себе самоубийца и поеду давить народ танками. Я отказался, поскольку у меня в Хайфе есть сын и он нас с женой прокормит. Но он не спасёт мой, прошу прощения у мадам Юлии, тухес от народного гнева. Я в своей жизни никого не убил и даже не ранил. Я даже курицу ем уже мёртвой.
‒ Надеюсь, это устное распоряжение? ‒ Толя протянул генералу корзинку с сушками. ‒ Угощайтесь. Я поставлю чай?