– Это что за чудище?
– Она прелесть, правда? – Ритка обеими руками держит пушистый после купания и сушки колобок с хвостом и ласково дует в усатую мордочку. – Я назову ее Матильда. Видишь, какая рыжая, а живот весь белый? Ну точно Матильда. «Матильда, ты слышишь? Я к тебе обращаюсь!»
Макс садится рядом, вытирая какой-то линялой тряпкой остатки мазута с пальцев.
– Если она Матильда, то ты – Фрекен Бок. «Какая досада!»
Рита смеется (очень уж похоже получается у Макса), но потом грустнеет.
– Тебе не нравится? Я хотела ее оставить...
Он равнодушно пожимает плечами.
– Квартира твоя, Марго. Решай сама.
Ритка сажает недовольную Матильду на клетчатое покрывало и вскакивает.
– Нет, ты прямо скажи, – требует, тыча длинным ногтем в твердое кожаное плечо. – Не нравится? Тогда не будем оставлять. Делов-то! «Твоя квартира, твоя квартира...», – бормочет обиженно. – Сколько можно повторять: она общая! Нет тут ничего моего, все мое – это наше...
Макс прочищает горло, а потом нерешительно протягивает руку, чтобы погладить котенка. Тот дергает головой и попискивает, но все же позволяет до себя дотронуться. Доверчиво трется розовым носом о смуглую мужскую ладонь со следами старых ссадин.
– Ты не Матильда, – замечает Макс, убирая руку. – Матильда – это не про тебя. Ты Мотька. Или Матрешка... Все, зверюга, иди отсюда. Шерсти с тебя будет...
– Матрешка, иди сюда, – приглашает Рита и прижимает зверька к себе.
Смотрит на Макса вопросительно.
– Не люблю животных, – поясняет он.
– Почему?
– О них надо заботиться.
Рита выдавливала в жестяную миску очередную порцию «рагу из домашнего кролика под каким-то соусом», размышляя над тем, какую, оказывается, роскошную жизнь ведет ее кошка. Рагу вон из домашнего кролика лопает, закусывает витаминами и запивает специальной минерализованной водой из зоомагазина, когда у самой Риты на завтрак – чашка кофе и тощий бутерброд с сыром. Даже без дырок.
– Зависть – плохое чувство, – напомнила себе Рита и полезла в шкаф за туркой.
Стоило ей сесть, как Матрешка воспользовалась ситуацией и запрыгнула на колени. Любит она это дело. Чуть выпустит когти – нежно, чтобы зацепиться, но не поцарапать – и мурлычет. Рита рассеянно гладила кошку по спине, нащупывая твердую шишку и до последнего надеясь, что шишки нет. Вдруг за ночь рассосалась? Однако шишка уже четвертый день оставалась на прежнем месте и рассасываться не собиралась. Матрешку, правда, не беспокоила, не росла – спасибо и на том.
– Все-таки придется нам с тобой сходить к тете-доктору. – Ритка почесала любимицу за ухом. – Надо только узнать: принимает она сегодня или нет.
Кошка посмотрела на хозяйку умными желтыми глазами и мурлыкнула. Рита потянулась к телефону, чтобы найти в контактах номер ветлечебницы, но телефон ожил раньше.
– Привет, мама.
– Маргаритка, тебе удобно говорить? – голос матери звучал торопливо. Но деловито.
Рита заверила, что вполне удобно. Снять турку с огня можно и одной рукой. В теории. На практике есть серьезный риск, что у тебя не вовремя закружится голова и весь кофе окажется на полу. Но жизнь совсем без риска скучна...
– Черт бы тебя побрал, – тихо прорычала Рита, дуя на обожженную кожу.
– Спасибо, доченька, – с иронией поблагодарила Кира Кирилловна.
– Мам... – устало. – Не начинай.
– Да знаю я, что не мне. Ты у врача была?
– Была, – честно ответила Рита, не уточняя, когда именно.
– Сходишь еще раз. Все-все выписки сфотографируешь и мне на «вотс-ап» пришлешь.
Ну да, мама у нее продвинутая, несмотря на солидный возраст.
– Хорошо, – Рите проще согласиться и потом придумать оправдание. – Как сама?
– Жива, – отрезала мама. – Как вернешься от врача, к дяде Яше зайди. Проверь, жив ли он. Второй день не могу дозвониться, к телефону не подходит, собака.
– Океюшки, – покладисто сказала Рита, зная, как раздражает ее «железную» маму современный молодежный сленг. – Целую тебя, мамусик.
– Дура ты, дочусик! – в тон ей ответила Кира Кирилловна и бросила трубку.
Рита досчитала до десяти, выжала в раковину кофейную тряпку и перезвонила.
– Прости. Я сволочь, знаю.
– Конечно, сволочь. Но гордая. Вся в меня. – Если в природе и существовало понятие «сварливой нежности», то коренная москвичка Кира Кирилловна Гурижева своим ответом олицетворяла именно его. – К врачу, Ритка! Не затягивай.
С мобильником в руках, забыв о завтраке, она прошла в гостиную. Портрет со стены улыбался все так же радостно и наивно. Волосы рассыпались по плечам, а веснушки – по щекам и переносице, соломенная шляпка набекрень. И, разумеется, помада, вызывающе алым росчерком. Ритка пользовалась только этой помадой, все прочие оттенки были для нее недостаточно яркими.