Во дворе дяди-Яшиного дома, жарким августовским утром, они и познакомились.
Ритка в ярко-зеленой летящей юбке возвращалась с рынка, помахивая ароматным пучком зелени и с двумя небольшими пакетами – моркови и яблок «белый налив» – в другой руке. Дядя Яша последние несколько дней приходил поздно, а то и вовсе не ночевал дома, поэтому Рита решила не утруждать себя готовкой и нарезать салат на обед и ужин.
«Мир огромив мощью голоса, иду – красивый, двадцатидвухлетний», – стучало в голове в такт шагам. Ритке минувшей весной исполнилось двадцать один, но строчки из «Облака в штанах» слишком хорошо подходили к настроению, чтобы всерьез озаботиться такой мелочью.
Что заставило ее остановиться, не дойдя до подъезда? Рита могла сказать совершенно точно.
Он в одиночестве сидел на скамейке. На спинке скамейки. И рисовал – даже видя одну только затянутую в рубашку спину и кудрявый затылок, она ни за что бы не ошиблась.
Приблизившись, Рита заметила под скамейкой пару носатых мужских туфель, не новых, но аккуратных. Какой-нибудь практикант забрел в их живописный дворик в поисках вдохновения? Ничего удивительного: местное художественное училище в десяти минутах быстрой ходьбы.
Она не пряталась, однако он ее не слышал и не замечал, позволив беспрепятственно заглянуть через плечо. Интересные наброски, из них может получиться неплохой пейзаж акварелью. Или пастелью? Для масла картинка слишком воздушная. Но детали нужно будет обязательно прорисовать тонким и черным, пером или ручкой. Скажем, вон ту оградку. И несколько легкомысленных веточек на березе, которые по воле художника – в безветренный день! – игриво шевелит ветер...
Интересно. Да и просто красиво. Но не профессионально. Перспектива «уехала» на деревню к дедушке. Чему их только учат, в этом училище?
– Привет! – бодро сказала Рита.
Он вздрогнул, как человек, которого разбудили резко и не вовремя, и обернулся к ней.
Не практикант. Ритка тотчас забыла это слово и многие другие слова, едва встретившись взглядом с незнакомцем. У практикантов не бывает таких в буквальном смысле потрясающих темных глаз. Все мыслимые и немыслимые омуты, в которые она когда-либо бросалась, рядом с [i]этими[/i] омутами могли закипеть, а потом пересохнуть от зависти.
– Привет, – ответил художник несколько удивленно, не выпуская из длинных пальцев огрызок карандаша с вытертыми золочеными буквами «НВ». – Вы что-то хотели?
Понял, что она обозналась. Давал шанс пробормотать извинения и сбежать. Однако робеть и мямлить Рита Гурижева не умела. Пакеты удобно устроили на скамейке рядом с «практикантом», их гордо увенчал пучок зелени, а правую ладошку без следа загара уверенно протянули для знакомства.
– Меня зовут Маргарита. А вас?
– Максим Викторович.
Рукопожатие вышло быстрым и твердым. Рите вернули ее улыбку, только в более сдержанном, обезличенном варианте. Она безошибочно определила, что ни на какие уличные знакомства и задорные перемигивания Максим Викторович сейчас не настроен, хотя в другое время, возможно, и не отказался бы. Но остановить рыжего беса, который, по мнению матери, шагал с Риткой рука об руку, куда бы она ни направилась, было не так-то просто.
– Очень приятно. Я только хотела сказать, что вы классно рисуете. Учились где-нибудь?
– В книжках картинки рассматривал, – серьезно ответил он, уже достаточно придя в себя и теперь наблюдая за ее реакцией. – Очень внимательно. А вы?
– А, я в «Строгановке» учусь, на пятый курс перешла, – пояснила она с деланной небрежностью. – Но дело не в этом. Я хотела сказать, что перспектива у вас, Максим Викторович, какая-то... неправильная. Здесь и здесь. Видите?
С этими словами Ритка бесцеремонно выхватила карандаш из его пальцев и легкими, еле заметными, чтобы не испортить рисунок, штрихами наметила перспективу.
– Вот и все, теперь ваш маленький мир твердо стоит на земле, – пошутила она.
Он не ответил: рассматривал ее штрихи. А Ритин непоседливый взгляд меж тем уцепился за незамеченную ранее фляжку защитного цвета. О, теперь все ясно! Господин художник наверняка не успел как следует приложиться к своей таре, потому что алкоголем от него не пахло, но разве перспективе много нужно, чтобы «уплыть»?
Максим Викторович проследил, куда она смотрит, и впервые за эти несколько минут смутился. Хотел убрать фляжку по другую сторону от себя, но и здесь Рита его опередила.
– Тяжелая, – оценила она, взвесив сосуд на ладони. – Не пейте, пожалуйста! Вам это не идет, а нормальных муз алкоголь только распугивает, можете мне поверить.
Он оценил ее чувство юмора и улыбнулся.
– Моя муза не пьет, Марго. У нее другие интересы.
Рита и бровью не повела, хотя это его «Марго» – первое, единственное в жизни – заставило сердце сначала замереть, а потом забиться быстрее. Художник начинал ей нравиться, и нравиться всерьез, несмотря на то что с людьми из «своей стихии» она предпочитала пить, веселиться и дышать полной грудью, но никак не увлекаться ими.
– Например? – Она кашлянула.
– Тишина и покой, когда в трех метрах от меня никто не ездит по мозгам.
– Намек понят, не продолжайте. – Рита подняла раскрытые ладони, покачивая головой из стороны в сторону, как бы признавая свое поражение. – Удаляюсь... Ой, чуть не забыла! Хотите яблоко? «Белый налив». «Сочний, как твоя жызнь», – передразнила она.
Художник перестал притворяться занудным старичком и хохотнул. А ей вдруг захотелось провести пальцем по тонкой морщинке, отходившей от уголка его рта. Еще чего!
– Знаете, вам надо чаще улыбаться, – заявила Рита, пряча руки в складках своей зеленой юбки. – Ну же, улыбнитесь!
Максим Викторович глянул на нее снизу вверх, а потом охотно оскалился, наморщив щеки и продемонстрировав полный комплект крепких, чуть желтоватых зубов.
– Так? – с задорными нотками в голосе спросил он.
– Ой, нет, – засмеялась Рита. – Так лучше не надо.
– А как надо, Марго? Расскажите.
– Вы лучше меня знаете, как, – парировала она, присаживаясь рядом и перекатывая между пальцами огрызок твердо-мягкого карандаша, который так и не вернула владельцу. – Не притворяясь ни перед кем. Улыбаться просто потому, что хочется.
Их разговор прервал резкий телефонный звонок. Перестав улыбаться, будто его выключили, как лампочку, Максим достал из чехла на поясе мобильник и ответил:
– Да. Да, дорогая. Я слушаю.
Пять гвоздиков – три коротких и два подлиннее – сухо вошли в крышку Ритиного гроба. Остальные гвозди застучали подряд, она не различала их длины.
«А слона-то я и не заметил. – Она, не мигая, смотрела, как красноречиво поблескивает на его безымянном пальце обручальное кольцо. – Разве мне не все равно? Да абсолютно!»
– Мне и вправду пора, Максим Викторович. – Рита сделала все, чтобы ее голос звучал так же беззаботно, как и прежде. – Ваш карандаш. – Она раскрыла его горячую напряженную ладонь и вложила туда карандашный огрызок. – А яблоко все-таки попробуйте.
«Мне жаль, что так вышло». – С аналогичным успехом он мог сказать это вслух. Но сказал:
– Спасибо за советы. Учту их в будущем.
«Ты же не думаешь, что я?.. Или думаешь? Да пошел ты!»
– На здоровье, мне было совсем нетрудно. Всего хорошего!
Она шла медленно, не оборачиваясь и гордо расправив плечи, а когда все-таки обернулась, скамейка пустовала, а бродячего художника нигде не было видно.