Аканэ обняла его.
– Мне правда очень жаль, – прошептал он, обнимая ее в ответ. – Я сожалею обо всем, что сделал и сказал. И особенно о том, чего не сказал.
– Мы знаем. – Она отстранилась. – За других не скажу, но я тебя прощаю. Никаро, я понимаю, что ты не хотел нас обидеть.
Он улыбнулся.
– Эй, ребята! – К ним подбежала Масака. – Вы когда-нибудь видели, чтобы Пелена делала вот так?
Художник обернулся.
Пелена колебалась. Волновалась, бурлила.
– Хватайте кисти! – крикнул Художник. – Они идут!
Художники взвились на ноги, разинув рот. Они были ошеломлены.
В этот момент из Пелены появились кошмары.
Приближаясь к Торио, Юми понимала, что должна позволить дереву приземлиться.
Невозможно одолеть машину, одновременно сражаясь с преследующими кошмарами. Сначала нужно справиться с ними. Юми полагалась на инстинкты, но также и на логику. Она вспомнила кое-что, услышанное от Виньетки.
Ее дерево медленно снизилось, продолжая растворяться. Когда наконец ноги коснулись земли, Юми отпустила ствол, позволив ему полностью исчезнуть. Дорогу к столице преграждали четыре жуткие фигуры. Вокруг стояла вечная ночь, вездесущий черный дымок окутывал голые камни.
Четыре кошмара набросились на Юми и вонзили свои когти, чтобы обездвижить ее, вытянуть из нее силу.
Но Юми была сильнее.
«Ты могла бы их поглотить».
Когда кошмары попытались качать из нее энергию, она просто… отказалась подчиниться.
– Я избранница духов, – заявила Юми, чувствуя, как когти проходят сквозь нее, не нанося вреда. – Я настолько сильна, что вы были вынуждены посадить меня в тюрьму.
Кошмары отпрянули и съежились. Так они делают, когда понимают, что их не боятся.
– Я гроза кошмаров, – продолжила Юми, мысленно представляя тех, кем они были прежде, заставляя фигуры вновь обрести облик худощавых мудрецов. – Склонитесь предо мной.
Фигуры налились красками. Ахнув, мудрецы пали ниц.
Юми подошла к старшему, который первым распрямился и воззрился на нее полными страха глазами. Она не нападала. Она сидела перед ним в позе для медитации.
– Объясните, – тихо попросила она, – как уничтожить машину.
– У тебя не получится. – Он покосился на своих распластанных коллег. – Мне жаль. – Мудрец опустил голову и задрожал. – Мне жаль… О, что мы наделали?! Что мы наделали…
– Все хорошо, – сказала Юми. – Что было, то прошло. Я йоки-хидзё. Мое слово – закон. Когда все закончится, вы обретете покой.
– Благодарю тебя. – Мудрец взял ее за руку. – Но тебе не удастся остановить машину.
– Вы не должны больше ее защищать. Вы свободны от ее власти. Машина не навредит вам, даже если захочет.
– Ты не понимаешь, – сказал мудрец. – Она ничего не хочет. Она неживая.
– Тогда почему все так себя ведут? – спросила Юми. – Что-то ведь ими управляет.
– Все дело в инструкциях, которые мы дали машине, – объяснил мудрец. – Мы построили ее таким образом, чтобы она защищала себя и собирала энергию духов. Сама машина хочет этого не более, чем дерево хочет расти. Но стоило ей впитать нашу энергию… как у всех нас появилось непреодолимое желание защищать ее… потому что мы стали ее частью.
Юми нахмурилась и посмотрела на город. На сверкающий прекрасный город, полный башен, фонтанов, черепичных крыш и скульптур, изображающих драконов. Но без единого человека.
– Машина питается нашими душами, – сказала она.
– Изначально это было так, – ответил мудрец. – Теперь она использует духов, которые навеки попались в ее западню. О… что мы натворили?!
– Все люди превратились в воспоминания, – прошептал другой мудрец, не поднимая головы. – Их души – дым.
– Это наш позор, – добавил третий. – Наше горе. Энергия духов неистощима, и машина никогда не отключится по своей воле.
– Значит, мы должны ее отключить, – заявила Юми.
– Она надежно защищена, – помотал головой старший мудрец. – Самозащита заложена в ее основополагающие инструкции. Машину не отключишь, просто выдернув шнур или перекрыв хионную линию. Она как вечный двигатель, питаемый тысячами вечных духов. Прости. Я сожалею… сожалею, что мы преследовали тебя. Невероятно, что ты так далеко зашла.
– Но все твои усилия неминуемо пойдут прахом, – сказал другой мудрец. – Машина вот-вот уничтожит город Килахито, не оставив ни единого напоминания о том, что произошло между тобой и тем мальчишкой.
– Нет, – прошептала Юми, поднимаясь. – Мой мир, мои правила.
Она шагнула вперед и приказала своей ночной рубашке измениться. Вокруг заклубился черный дым, и вот на Юми платье, которое ей купила Аканэ.
Юми прошла мимо мудрецов и наконец, спустя семнадцать веков с того дня, когда она впервые попросила Лиюнь об этом, вступила в Торио – столицу одноименного государства.
И обнаружила там горы камней.
– Никаро! – раздался пронзительный крик.
Он оторвался от рисования, оставив кошмар на земле в позе спящей кошки. Коллеги сбились в неровный круг, плечом к плечу, но некоторые не выдерживали. Художник пересек круг и подбежал к едва знакомой девушке. У той начался нервный срыв; она тряслась и в панике отворачивалась от кошмаров.
Художник встал на ее место и решительно опустил кисть, не обращая внимания на холст. Могучим мазком он изобразил прямо на земле цветок водного лотоса, раскрывшего лепестки солнцу, словно разжав кулак.
Вынужденный подчиниться его воле кошмар съежился. Но вопреки обыкновению он не испарялся, как и другие кошмары в ту ночь.
Художники могли бы все погибнуть в мгновение ока. Но машина отвлеклась на Юми, и кошмары, не ожидавшие столь отчаянного сопротивления, растерялись. Они бродили вокруг живого кольца, выискивая наиболее подходящие цели, однако не бросались в атаку всей толпой. От этого Художнику и его команде не стало легче, ведь кошмары были ужасными и по большей части стабильными. Но несколько минут замешательства дали надежду на победу.
Тем не менее люди не были готовы к такому сражению. Им приходилось защищаться от каждого приближающегося кошмара – стабильного чудовища, – при этом не ломаясь психологически. Они рисовали дрожащими руками, постоянно прерываясь и в страхе поглядывая на врагов. Художник был вынужден следить за товарищами, ведь он чувствовал, что только в единстве есть шанс на спасение. В объединенной силе живописи, не позволяющей ни одному кошмару прорвать кольцо. Дорисовав лотос, он заметил, как застыла от ужаса Иззи.
Художник оттолкнул ее и атаковал кошмар новым рисунком.
– Держите строй! – выкрикнул он, изображая птицу, на которую походил силуэт кошмара.
Оборона Килахито
Птица отчасти напоминала гигантских воронов, водившихся в стране Юми.
– Продолжайте рисовать! Наша работа отвлекает их, заставляет мешкать! Пока мы рисуем, они нас не возьмут! Это такие же кошмары, как те, с которыми вы сталкиваетесь ежедневно!
Но это было не так. Эти кошмары были крупнее и страшнее. Их глаза напоминали пустоты внутри костей. Когти резали мостовую. Хуже всего, что ни один кошмар не исчезал, будучи нарисованным. Они съеживались, но продолжали тлеть, будто угли, и снова начинали расти, когда на них переставали обращать внимание.
Их невозможно было сдержать одними рисунками. Единственным утешением Художнику служило то, что чудовища собрались вокруг, а не разбрелись по городу. Жители Килахито все еще оставались в безопасности. Но пока Художник помогал Иззи, с другой стороны кольца раздался крик. Повернувшись, он увидел, как среди кровавых брызг упала на землю Нанакаи – художница, которой было уже за сорок. Кошмар воспользовался ее паникой и улучил момент для нападения.
Еще два кошмара вцепились в нее. Нанакаи в ужасе смотрела на глубокие раны в боку и на руке. Художнику пришлось перескочить через нее, чтобы не позволить кольцу разомкнуться. Ему необходимо было как-то остановить сразу три кошмара. И он, недолго думая, принялся рисовать бамбук. Обыкновенный бамбук.