В 1757 году императрица Елизавета Петровна, побуждаемая австрийским двором, решилась объявить войну королю прусскому королю Фридриху II, который претендовал на роль главного вершителя судеб Европы. Он отвоевал у Австрии важнейшую ее часть — Силезию. Вена решила взять реванш с помощью России. Елизавета приказала канцлеру графу Бестужеву-Рюмину составить манифест об объявлении войны Пруссии. Когда документ был готов, канцлер поднес его императрице. Та взяла перо и, подписав первую букву своего имени — Е, остановилась и о чем-то заговорила. В это время муха села на бумагу и, ползая по чернилам, испортила написанную букву. Императрица сочла это худым предзнаменованием и тотчас же уничтожила манифест. Бестужеву-Рюмину потребовалось несколько недель и немало хлопот, чтобы уговорить государыню подписать новое объявление войны.
Непомерно занесшихся вельмож императрица не жаловала. Однажды канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин — талантливейший политик того времени — на аудиенции у Елизаветы Петровны назвал себя «великим канцлером».
— Запомните, — сурово ответила ему императрица — В моей империи только и есть великого, что я да мой племянник — великий князь Петр Федорович, да и то величие последнего не более чем призрак.
Неудивительно, что неугомонный Бестужев последние месяцы правления Елизаветы Петровны провел в глухой опале.
Приятно и немного блудно
Юмор Екатерины Великой
Она была не первой дамой на российском престоле, но, безусловно, первой остроумной женщиной, носившей шапку Мономаха. Такова суть Екатерины Великой, таков её политический стиль. Эпоха просвещения — это не только пафос служения государству и обществу в стиле трагедий Корнеля, но и её величество галантность, которая непредставима без умения вести учтивую, но ироничную беседу с налётом легкомысленности. Непредставима она и без юмора.
Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орлы, северная Минерва, русская Афина-Паллада, невская Семирамида — звучит торжественно. Тут уж не до смешков. Но она была звездой XVIII столетия, звездой первой величины, а в галантный век обойтись без иронии невозможно. А она и не собиралась без неё обходиться!
Право на юмор
Женщина чуть ли не впервые в нашей истории завоевала право на юмор.
Причем, умела не только вставить словцо или иронически покачать головой, но действовала активно, со стратегией. Она сама расставляла ловушки, затягивая собеседников в репризный спектакль. И даже на портретах монархини всегда блуждает полуулыбка — почти джокондовская.
Императорский шаг Екатерины II из России в Констанинополь. Английская карикатура XVIII века
Екатерину часто изображают эдакой донельзя рациональной немкой на русском троне. Хладнокровной шахматисткой. Тут и немецкий акцент пришелся кстати. В недавнем телесериале императрица выглядит сурово, нервически цепляется за власть. Да, она бывала и такой. Но — не настолько и далеко не всегда.
Для нас «царство женщин» русского XVIII века — почти единое историческое пространство. Парики, барочные дворцы, оды Ломоносова… Но современники уже в первые годы екатерининского правления отметили: в империи изменился климат. И, например, поэт Александр Сумароков, которого при Екатерине нередко обижали, скучал по щедрому и шумному елизаветинскому великолепию.
Екатерина занимала покои, построенные по вкусам Елизаветы Петровны, её предшественницы (полугодовое правление Петра III не в счёт). Но двор её мало чем напоминал роскошества времен дочери Петра Великого. Она стремилась к простоте и демократизму — главным образом, с помощью шуток и забав. «Хозяйка здешних мест не терпит принужденья», — такая надпись появилась при Екатерине у входа в Эрмитаж, в ее покои.
Екатерина предпочитала многолюдным балам собрания в сравнительно узком кругу. Несколько десятков гостей — и довольно.
Главное, что каждый мог себя показать, прежде всего — острым словом, интересной репликой, репризой. Каждый мог потешить императрицу игрой ума. Ей нравилось, когда собеседники держались игриво, несколько театрально. Когда они умели менять маски. И главное — непринужденно и не зло шутить. За это искусство императрица могла простить многое. Например, ее кабинет-секретарь Александр Храповицкий изрядно пьянствовал. На это увлечение уходили все его силы. Как часто он являлся к государыне с тяжелого похмелья, с мутным взором. Почти каждое утро слуга пускал ему кровь — только это и приводило кутилу в чувство. Но она считала его незаменимым острословом — и держала поблизости.