Однажды в Вене, на заседании конгресса, император спросил своего любимца о здоровье детей, а тот, не моргнув глазом, осведомился: «О каких детях, ваше величество, справляетесь? О моих или о ваших?» Так в австрийской столице родился ставший самым известным русский анекдот 1815 года.
Рассказывали, что в те же дни император прислал Дмитрию Львовичу книгу, в которую вплетены были 100 тыс. рублей ассигнациями. Нарышкин поручил передать Александру глубочайшую признательность и просил отметить, что «сочинение очень интересное и желательно получить продолжение». Государь не мог оставить столь остроумный ответ без награды и вторично прислал Нарышкину книгу с вплетенными в нее 100 тыс., но приказал фельдъегерю добавить, что «издание закончено».
Не менее легендарной личностью был брат знаменитого рогоносца, обер-камергер Александр Львович Нарышкин. Наследник огромного состояния, он всегда ходил в долгах как в шелках… Жил с размахом, любил роскошь, славился щедростью — как тут не появляться долгам? Широкую известность получила история о нем, допускающая некоторую вольность в изложении фактов. После взятия Парижа Александр I пожаловал своему тезке Нарышкину звезду ордена Святого Александра Невского с бриллиантами. Звезда оценивалась тогда примерно в 30 тыс. рублей, и Александр Львович поспешил заложить ее в ломбард, чтобы расплатиться с долгами. А тут, как на беду, был назначен прием, на котором обер-камергер Нарышкин просто обязан был присутствовать при всех регалиях.
Что делать? Деньги уже истрачены, и достать их, чтобы выкупить знак ордена, совершенно негде. Тогда Нарышкин обратился к камердинеру императора и каким-то чудом сумел растопить его сердце, чтобы тот дал ему на время праздника звезду императора. Камердинер выдал Нарышкину новую звезду с бриллиантами, которая стоила уже 60 тыс. рублей, но с клятвенным обещанием немедленного ее возврата сразу же после окончания приема.
Беззаботный обер-камергер явился во дворец при новой звезде, на которой сразу же остановил свое внимание государь. Александр тотчас приметил четыре очень крупных бриллианта, которые поразительно напомнили ему его собственную новенькую звезду. Император отозвал Нарышкина в сторону: «Вот странность, мой друг, вы носите звезду точь-в-точь такую, какую я недавно получил от моего ювелира». Нарышкин смутился, пролепетал нечто бессвязное и тем самым усилил подозрения Александра, который продолжал: «Не знаю, ошибаюсь ли я, но скажу вам прямо: полагаю, что это именно моя звезда. Сходство просто поразительное!»
Нарышкин сконфузился и поведал царю о своей проделке. Он был согласен на любую кару, но просил помиловать добросердечного камердинера. Александр тут же смягчился и милостиво ответил обер-камергеру: «Успокойтесь. Поступок ваш не настолько важен, чтобы я не умел его простить. Однако мне самому негоже уже носить этот орден. Право, остается подарить его вам — с условием, чтобы я вперед не подвергался подобным заимствованиям моих вещей». Вознагражденная находчивость — разве это не материал для анекдота?
«Страсть к путешествиям, мой друг!»
Но самым популярным объектом политических анекдотов был другой участник Венского конгресса — Шарль Морис де Талейран-Перигор. Он стал символом вельможной изворотливости и цинизма. «Вовремя предать — значит предвидеть!» — это крылатое изречение Талейрана в Советском Союзе нередко повторяли, не указывая автора. Ведь его произнес один из героев завоевавшей любовь зрителей кинокомедии «Гараж»…
Когда в Париже после реставрации Бурбонов собрали палату депутатов, это было жалкое зрелище. Бонапартистов удалили, и оказалось, что судьбу страны решают лучшие из худших… Кто-то воскликнул: «Разве может такой сброд спасти Францию?» Талейран на это заметил: «Кто знает? Ведь спасли же гуси однажды Рим…»
Талейран на Венском конгрессе
А Дмитрий Львович Нарышкин был дальним родственником Талейрана — по немецкой графской линии. На Венском конгрессе, в час отдыха, он спросил у знаменитого циника:
— Дядюшка! Скажите, чего, собственно, Наполеон искал в России?
Талейран, хладнокровно продолжая играть в карты, ответил:
— Страсть к путешествиям, мой друг, страсть к путешествиям.
И это была лучшая острота Венского конгресса.
Триумфатор
А теперь имеет смысл вернуться назад — во времена главного, решающего противостояния, в котором принял участие Александр Павлович.
Николай Лесков в «Левше» приметил, что царь Александр (в отличие от младшего брата) не слишком верил в русских людей. Ни одного из нашенских главнокомандующих он не воспринимал всерьёз — ни Каменского, ни Кутузова. Они казались ему отжившими староверами. Другое дело — Моро, Веллингтон, Бернадот. Им он готов был доверить спасение России от Наполеона, а с Кутузовым уживался вынужденно. Россия открылась ему только через несколько лет после Отечественной войны, по мере погружения в православие.