Император продолжал расспрашивать:
«Писарь?»
Нос поднялся чуть не к потолку:
«Бери выше!»
Император уже чуть не давился от смеху:
«Голова?»
Волостной голова милостиво кинул своим носом к правому плечу:
«А може буде и так».
Теперь с вершины своего великолепия голова решил поинтересоваться:
«А ты, пане, хто такой, поручик?»
Улыбаясь, царь ответил:
«Бери выше!»
Нос чуть опустился:
«Капитан?»
Император в ответ:
«Бери выше!»
Нос уже опустился, руки по швам:
«Полковник?»
Ответ спокоен, но страшен:
«Бери выше!»
Голова уже трусливо запинается:
«Янарал?»
Следует убийственный ответ:
«Бери выше!»
И только тут до волостного головы доходит, с кем он так беседовал. Он бросается в ноги императору и вопит отчаянным голосом:
«Батечко! Так оцеж-то ты наш белый, наш восточный царь! О, прости ж, твое царское величество меня, дурня старого!»
Однажды на маневрах Александр Павлович послал с поручением князя Павла Петровича Лопухина, который был столько же глуп, как красив. Вернувшись, тот всё переврал, а государь ему сказал:
«И я дурак, что вас послал».
Лёгкая самоирония всегда оставалась заметной чертой императора.
Адмирал Павел Васильевич Чичагов в 1807 году был назначен морским министром и стал членом Государственного совета. После нескольких заседаний он перестал ездить в Совет. Об этом донесли самому императору. Александр Павлович очень любил Чичагова, но всё же попросил его быть вперёд точнее в исполнении своих обязанностей.
После этого Чичагов несколько раз присутствовал на заседаниях Совета, а потом опять перестал. Узнав об этом, император с некоторым неудовольствием повторил ему своё замечание.
Чичагов на это ответил: «Извините, Ваше Величество, но в последнем заседании, на котором я был, шла речь об устройстве Камчатки, и я полагал, что всё уже устроено в России, и собираться Совету не для чего».
Александр I часто жаловался, что у него нет людей, что он окружен бездарностями, глупцами и мерзавцами. «Я многое мог бы успеть, но некем взять».
По этому поводу однажды Виктор Кочубей метко сказал Михаилу Михайловичу Сперанскому (1772–1839): “Иные заключают, что государь именно не хочет иметь людей с дарованиями. Способности подчиненных как будто даже ему неприятны”.
После небольшой паузы Кочубей добавил: “Тут есть что-то непостижимое и чего истолковать не можно”.
Он знал о тайных обществах, которые станут основой декабрьского восстания. Но не считал себя вправе карать их: ведь Александр Павлович сам в молодости «грешил» революционными республиканскими идеями.
В 1823 году князь Петр Витгенштейн просил императора назначить князя Сергея Волконского командиром дивизии, утверждая, что тот отлично знает службу. Александр Павлович, зная о причастности генерала к деятельности тайного общества, ответил: «Если бы он занимался только одной службой, он бы давно командовал дивизией».
Однажды на маневрах император подозвал к себе Волконского, который там командовал бригадой, составленной из Азовского и Днепровского полков, поздравил его с отличным состоянием вверенных ему частей и сказал: «Советую вам, князь, заниматься только вашей бригадой, а не государственными делами; это будет полезнее и для службы, и для вас».
О мудрости царя-философа свидетельствует такой приписываемый ему афоризм: «Когда я вижу в саду протоптанную тропу — я говорю садовнику: «Делай здесь дорожку!»
В Таганроге, незадолго до своей смерти Александр I встретился на улице с выпившим офицером, который никак не мог выбраться из уличной грязи на тротуар. Император помог ему и сказал:
«Где ты живешь? Пойдем, я доведу тебя, а то, если тебя встретит Дибич в этом положении, тебе достанется, он престрогий».
Узнав императора, офицер сразу же протрезвел.
А что было дальше — смерть или тайный уход, здесь мы обсуждать не станем.
Сентябрейший государь
Юмор и сурьёз императора Николая Павловича
Светский юмор — по преимуществу, досужий. Он рождается в атмосфере прекрасного ничегонеделания. В начале XIX века русские острословы достигли вершин изящества — правда, по большей части — на французском языке. А Николай Павлович из афоризма своего далекого предка царя Алексея Михайловича — «Делу время, потехе час» — предпочитал первую часть. Он говорил: «Я смотрю на человеческую жизнь как на службу, ибо каждый служит». И юмор был для него, прежде всего, легкой приправой, а не способом скоротать свободный вечер.