Когда дорога была построена, император с небольшой свитой отправился из Петербурга в Москву. На одном из перегонов местное начальство, в соответствии с известной русской поговоркой «чтобы дело хорошо пошло, надо подмазать», густо смазало рельсы маслом. Паровоз (или как тогда называли, пароход), естественно, забуксовал и остановился. Пока дамы и господа прогуливались по ближайшему полю, солдаты протирали рельсы своими кителями. Работа шла медленно. Император рассердился: «Почему это должны делать солдаты? Где эти дураки — служители дороги? Почему я их не вижу здесь?» «Вот они, Государь!» — указали ему на неприметных серых людей, копошащихся вместе с солдатами. «Ну, ладно, — смягчился Николай — только пускай они впредь носят красные картузы, чтобы этих дураков за версту видно было!»
Так с тех пор и повелось.
После Венгерского похода, когда Россия выручила Австрию, приструнив мятежных мадьяр, кому-то из участвовавших в этой кампании пожалован был орден Андрея Первозванного. И в тот же день этого ордена удостоили Клейнмихеля.
— За что же Клейнмихелю? — спросил кто-то.
— Очень просто: тому за кампанию, а Клейнмихелю для компании.
Однажды Николай I, делая смотр Дворянскому полку, заметил на правом фланге незнакомого кадета ростом на голову выше его самого. А надо сказать, что Николай I был человеком огромного роста. — Как твоя фамилия? — спросил царь. — Романов, — ответил кадет. — Ты родственник мне? — пошутил царь. — Так точно, ваше величество. Вы — отец России, а я — ее сын.
Как-то ночью император прогуливался по столице, проверяя посты. И встретился ему прапорщик (в то время низший офицерский чин) одной из инженерных частей. Увидел царя и вытянулся во фронт. «Откуда ты?», спрашивает император. «Из депа, Ваше величество». «Дурак! Разве «депо склоняется?» «Все склоняется перед Вашим величеством». Наутро прапорщик проснулся капитаном.
Орест Кипренский. Иван Крылов и Николай Гнедич
Иван Андреевич Крылов по приказу императора Николая I был принят в Публичную библиотеку на должность библиотекаря. Там же, в здании Императорской Публичной библиотеки находилась и квартира, в которой Крылов жил. Рядом с библиотекой стоял один из дворцов — Аничков, в котором часто бывал Николай.
Однажды император и библиотекарь встретились на Невском, и Николай радушно произнес:
— А, Иван Андреевич! Каково поживаешь? Давненько не виделись мы с тобой.
— Давненько, ваше величество, а ведь, кажись, соседи.
А об этой истории нам рассказала фрейлина Александра Смирнова-Россет. Николай Павлович велел переменить неприличные фамилии. Некий полковник Зас выдал свою дочь за рижского гарнизонного офицера Ранцева. Он говорил, что его фамилия древнее, и потому Ранцев должен изменить фамилию на Зас-Ранцев. Этот Ранцев был выходец из земли Мекленбургской, из древних ободритов. Фамилия, конечно, вызывала смешки. В итоге Николай I велел Ранцеву зваться Ранцев-Зас. Свекор поморщился, но вынужден был покориться воле своего императора. Впрочем, фрейлина славилась не только юмором, но и фантазией.
Министр финансов николаевского времени граф Канкрин говаривал: «Порицают такого-то, что встречаешь его на всех обедах, балах, спектаклях, так что мало времени ему заниматься делами. А я скажу: слава Богу! Другого хвалят: вот настоящий государственный человек, нигде не встретите его, целый день сидит он в кабинете, занимается бумагами. А я скажу: избави Бог!»
Признанным острословом николаевского времени был Александр Сергеевич Меншиков, правнук петровского сподвижника, много лет бывший морским министром и, увы, ставший одним из виновников неудач России в Крымской войне. Но это — под конец николаевского царствования. А до этого при дворе ему приписывали все остроты — как позже Бисмарку или Черчиллю. Да, он унаследовал у прадеда находчивость и умение развлечь государя шуткой.
Когда строились Исаакиевский собор, постоянный мост через Неву и Московская железная дорога, Меншиков говорил: «Достроенный собор мы не увидим, но увидят дети наши; мост мы увидим, но дети наши не увидят; а железной дороги ни мы, ни дети наши не увидят». Когда же скептические пророчества его не сбылись, он при самом начале езды по железной дороге говорил: «Если Клейнмихель вызовет меня на поединок, вместо пистолета или шпаги предложу ему сесть нам обоим в вагон и прокатиться до Москвы. Увидим, кого убьёт!»