Выбрать главу

Александр Николаевич сумел достойно выкрутиться из этой ситуации: «Папа был гений, и ему нужны были лишь усердные исполнители, а я — не гений, как был папа — мне нужны умные советники!»

Получив столь остроумный ответ, Александра Федоровна успокоилась.

А в народе отставку Клейнмихеля воспринимали как праздник. Нестор Кукольник вспоминал: «Я узнал об этом вожделенном событии на Московской железной дороге, на станции, где сменяются поезда. Радости, шуткам, толкам не было конца, но пуще других честил его какой-то ражий и рыжий купец в лисьей шубе.

Александр II, шарж

— Да за что вы его так ругаете? — спросил я. — Видно, он вам насолил.

— Никак нет! Мы с ним, благодарение Господу, никаких дел не имели. Мы его, Бог миловал, никогда и в глаза не видали.

— Так как же вы его браните, а сами-то и не видали?

— Да и черта никто не видел, однако ж поделом ему достается. А тут-с разницы никакой».

А в стольном Петербурге, в Гостином дворе, купцы перебегали из лавки в лавку, поздравляли друг друга и толковали по-своему.

— Что это вздумалось государю? — спросил кто-то из них.

— Простое дело, — отвечал другой. — Времена плохие. Военные дела наши дурно идут. Россия-матушка приуныла. Государь задумался, что тут делать. Чем мне ее, голубушку, развеселить и утешить? Дай прогоню Клейнмихеля…

Еще одна остроумная фраза, приписываемая Александру II: «Править Россией нетрудно, но бессмысленно». Характер Освободителя в этом парадоксе узнаваем. Даже, если он этого не говорил, острота вошла в историю.

30 марта 1856 года на торжественном обеде, устроенном в честь императора московским дворянством вскоре после заключения мира с Турцией, Англией и Францией, Александр II произнес, быть может, самую известную свою речь: «Слухи носятся, что я хочу объявить освобождение крепостного состояния. Это несправедливо, от этого было несколько случаев неповиновения крестьян помещикам… Я не скажу вам, чтобы я был совершенно против этого: мы живем в таком веке, что со временем это должно случиться. Я думаю, что и вы одного мнения со мною; следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу».

«Лучше свыше, нежели снизу» — это вошло в поговорку.

Острословы передразнивали его басок и легкую картавость.

В последние десятилетия стал популярен и такой исторический анекдот о добродушном царе. Как-то осенью император Александр II прогуливался по парку и увидел слугу, подрезавшего крылья лебедям. — Зачем ты их? — спросил Александр Николаевич. — Стрижем, Ваше Величество, чтоб не улетели! — Кормить надо лучше, они и не улетят, — ответил император.

«Ругался бы на русском языке…»

Об ироничном нраве молодого императора свидетельствует и такой сюжет. Однажды Александр II, проезжая небольшой провинциальный город, решил посетить церковную службу. Храм был переполнен. Начальник местной полиции, увидев императора, стал расчищать ему дорогу среди прихожан ударами кулаков и криками: «С почтением! С трепетом!» Александр Николаевич, услышав слова полицмейстера, засмеялся и сказал, что теперь понимает, как именно в России учат смирению и почтительности.

Однажды петербургский военный генерал-губернатор Александр Аркадьевич Суворов — внук великого полководца — был приглашён на обед к императору Александру II, на котором присутствовал и какой-то иностранный посланник. Во время обеда Суворов стал за что-то выговаривать генерал-адъютанту Константину Чевкину. Он ругал его по-французски, и в своей манере, не особенно выбирал выражения. Императору это быстро надоело, и он сквозь зубы приказал Суворову: «Замолчи!» После окончания обеда император отвёл Суворова в сторону и сказал ему: «Вот ведь ты дурак! Уж если тебе пришла охота ругаться, так ты делал бы это на русском языке, чтобы иностранцы тебя не понимали».

Остроумие было ему не чуждо, хотя и проявлялось нечасто. Однажды в светской беседе император заметил: «Иван Сергеевич Тургенев прекраснейший человек». И тут же иронически пояснил: «То есть, насколько литератор может быть прекрасным человеком!» И это при том, что «Записки охотника» в свое время оказали сильнейшее влияние на молодого императора. И он принял решение освободить крестьян во многом под впечатлением от этой книги… И всё-таки — «Прекрасен, насколько литератор может быть прекрасным человеком».