Друг детей
Воспоминания об императоре, как правило, выдерживались в жанре идиллии. Учитывая его трагическую гибель, это неудивительно. Так, в соответствии с мемуарами Любови Оглоблиной (дочери придворного художника Николая Лаврова), он любил общаться с детьми — с ними «отдыхал душой». Раздавал им потешные клички. Любил «попугать» неожиданными появлениями. Наконец, показывал детям свое искусство курить ртом, носом и ушами. Одного парнишку он прозвал «музыкантом» за то, что однажды услыхал, как скрипят его промокшие сапоги. Свою дочь Марию — Уткой, за ее походку. Карапуза, умевшего строить глазки — Женихом.
К царю на Руси относились подчас экстатически. И, катая детей на коляске (сам он любил садиться на место кучера), он предупреждал их, что привык, что институтки и кадеты рвут у него на память платки и кусочки шинели, но просит не брать папирос…
Однажды институтки все-таки выкрали у него «на сувениры» папиросы. Император решил проучить их, вернулся и потребовал, чтобы ему были возвращены все папиросы до одной. Навстречу ему выбежали смертельно перепуганные барышни. Увидев их, он тут же смягчился и признался что вернулся только, чтобы их попугать. Но не всерьез, а понарошку, в шутку. Гневаться всерьез — особенно на женщин и детей — он не умел. Разве что на поляков, да и то без отцовского размаха.
Это, конечно, восторженные, «святочные» по духу рассказы, но некоторые черты характера императора здесь ухвачены точно.
«Многие превосходили его способностями, но никто не сделал больше него для России, хотя ни ему, ни его современникам не было дано видеть добрые плоды его трудов, а пришлось только испытывать терния, рассеянные по пути», — писал правовед Борис Чичерин, сочувствовавший Великим реформам.
«Еду братом милосердия!»
Он был миролюбивым человеком, но принял участие в одной из самых известных войн XIX века — в Русско-турецкой 1877 — 78 гг.
Кроме того, он первым из самодержцев, после основательницы этого воинского ордена Екатерины Великой, стал кавалером Святого Георгия 1-й степени. И император гордился этой наградой.
Перед поездкой в действующую армию было так: «— Я еду братом милосердия, — говорил государь многим в Петербурге.
Этими словами он ясно указал то место, которое желал занять среди участников кампании. Тяжкий и мучительный крест добровольно возложил на себя Царь-Освободитель! Он обрек себя на невыразимые страдания, ибо какие могут быть радости у брата милосердия вообще, а тем более когда горе каждого солдата должно было обратиться в горе самого утешителя!? Победы, которые неизбежно покупаются сотнями и тысячами жертв, доставляемыми на попечение братьев милосердия, лишь терзают сердце и душу… Кровь, все кровь, вечно страдания, плач, стоны и вопли — вот картина торжества в тылу армии. Пребывание Государя в тылу армии продолжалось восемь месяцев, и он явил себя там действительно незаменимым, несравненным и всеобщим… не братом, а отцом милосердия», — вспоминал участник той войны, гвардейский офицер Леонид Чичагов, в будущем, на склоне лет — митрополит Ленинградский, владыка Серафим Чичагов.
Осталось в памяти офицеров и солдат, как император Александр Николаевич в начале кампании, выходя из палатки, где лежали труднобольные, на прощание пожелал им поскорее выздороветь. Совершенно неожиданно для всех в ответ на это пожелание прокатилось дружное:
— Рады стараться, Ваше Императорское Величество!
Государь горьковато улыбнулся и промолвил:
— Не от вас это зависит…
Он, как мальчишка, воспитанный Жуковским, умел сопереживать человеческому страданию.
Благословенное инкогнито
Как ни странно, о нем мало судачили в Европе. Николай I и Александр I вызывали куда больший ажиотаж и длинную вереницу слухов. И все-таки некоторые истории на тему заграничных путешествий императора рождались. Так, однажды Александр II, прогуливаясь по фешенебельному чешскому курорту Карлсбад, познакомился с немцем — местным жителем. Царь был в статском платье и гулял один. — Чем вы занимаетесь и как вообще вам живется? — спросил аборигена Александр на хорошем немецком. — Я имею сапожную мастерскую, и положение мое прекрасно, — ответил немец и спросил в свою очередь: — А вы кто такой и чем занимаетесь? — Я русский император, — ответил Александр. — Да, это тоже хорошее положение, — флегматично заметил немец. С одном стороны, этот бюргер и впрямь считал свою участь идеальной, а с другой — просто не верил, что перед ним император.