К его внуку это подходит еще больше.
По аристократическим меркам того времени он считался далеко не красавцем. Это мнение преследовало Александра с детских лет. И отец, и другие близкие называли его то «бульдожкой», то «мопсом» — и звучало это явно не комплиментарно по отношению к наружности сына и брата. Отец писал о нем матери: «О, как я хотел бы задушить поцелуями этого милого дурнушку». Конечно, мальчишка всё это чувствовал. В семейную поговорку вошла и его «медвежатость», иными словами — мужиковатость. Неудивительно, что, став молодым богатырем, он махнул рукой на моду и создал собственный стиль — на русских дрожжах. Недаром он был воспитан на русской (не иностранной!) приключенческой литературе — на Лажечникове и Загоскине. А там — зипуны да сапожки, квас и мед. Недаром любил русскую старину и еще подростком восхищался Грановитой палатой, а не Зимним дворцом — и, скорее всего, считал, что именно так вели себя цари и великие князья прежних лет, не отделявшие себя от богатырской дружины.
Александр III
Он был форменным богатырем на вид, хотя и несколько смущался своей грузности. А богатырство — это всегда и сила, и юмор. Так уж повелось со времен «Илиады». Мы же до сих пор говорим: «Гомерический смех». И русские богатыри постоянно иронизировали и подначивали друг дружку. У меня почти нет сомнений в том, что Виктор Васнецов писал своего Илью Муромца с императора. Художники ценили его куда выше, чем вся остальная творческая интеллигенция, так уж повелось. Да и он отдавал живописи предпочтение даже перед изящной словесностью, хотя то были времена литературоцентризма. Но Илья Муромец у Васнецова хмуроват. Александр III стал таким только на закате недолгой жизни, утомленный хворями. А в молодые годы он был улыбчив и не статуарен.
Было дело под Мечкой…
Царь, которого прозвали Миротворцем, будучи еще великим князем, успех понюхать пороху на самой настоящей войне. Это была та самая русско-турецкая война, которая принесла свободу болгарскому народу.
Он честно завоевал своего Георгия 2-й степени. За сражение на реке Лом и отбитие атаки на Мечку. В той кампании будущий император командовал Рущукским отрядом и лично участвовал в рекогносцировках. За всю историю этого славного ордена Александр III был единственным монархом, получившим столь высокую его степень на поле боя. Он понюхал пороху, проявил себя как отважный и распорядительный командир, но убедился и в том, что армия существует для того, чтобы избегать войны, избегать кровопролития. Каждый год в ноябре, откладывая все дела, цесаревич, а затем и император собирал для дружеского ужина своих боевых соратников «по делу под Мечкой».
Действующая армия — это не только постоянный риск, но и тоска по дому. А Александр Александрович был сентиментален (не случайно он так любил Чайковского!) и писал жене такие письма с фронта:
«И несмотря на всё это, нам дают только «чёрный хлеб в обед и ужин!» и что странно, что мы, несмотря на это, совершенно сыты, веселы, довольны и поём во всё горло «в крови горит огонь желанья» и т. д., но в особенности с эффектом и чудной интонацией мы ревём совершенно пиано «лобзай меня, твои лобзания мне слаще» и т. д., но как противно и неприятно, когда некого лобзать, как в Болгарии. Прочтя начало этого письма, ты конечно подумаешь, что процесс размягчения мозга уже начался у меня, но нет, это ещё слишком рано, и я ещё держусь!»
И держался он не неделю-другую, а целую кампанию. А сколько в этом письме подтрунивания над самим собой. И чувствуется та атмосфера добродушной иронии, которую создали супруги. Прежде всего — он, молодой глава семьи.
Солдатский хлеб цесаревич ел не ради потехи и не на учебных сборах, а на войне. И боевые товарищи погибали не его глазах. Может быть, именно поэтому за 13 лет правления Александра III Россия не вступила ни в одну крупную войну. Исключение — конфликт в Афганистане, на Кушке, когда российские интересы схлестнулись с британскими. Но разве это война по нашенским-то меркам? Небольшой вооруженный конфликт, кстати, победный для русского отряда и завершившийся вполне успешными дипломатическими переговорами Александра Александровича с англичанами. Да, он умел быть дипломатом. И к этой теме мы еще вернемся.
Его считали грубоватым. Да, он не стеснялся в узком кругу называть Бисмарка «обер-скотом», в французское правительство — «сбродом сволочей». Считать на этом основании императора парвеню — форменное ханжество. Без таких искр казарменного (почему бы и нет?) юмора наша речь становится пресной. В доверительной переписке Александр Александрович вообще предпочитал стиль простой и колоритный, со множеством просторечий.