В обращении он скорее напоминал миролюбивого генерала в отставке, чем монарха своего времени. Одежду предпочитал удобную, к франтовству склонности не имел, хотя на некоторых портретах выглядит настоящим денди. Питал склонность к головным уборам без козырьков. Во-первых — потому что таковы традиционные русские шапки. Во-вторых — вспоминал орлов, которые всю жизнь открыто смотрят на солнце, а зрением обладают острым.
Даже на коронационном обеде Александра III подавали перловый суп и горох в стручках. Самую простую крестьянскую еду. А ему и не требовалось большего. К тому же, такова была его программа — возвращение к русскому стилю во всём. От архитектуры до гастрономии.
Сергей Юльевич Витте — буржуа до кончиков ногтей, даром что граф — в мемуарах восхищался «умом сердца» и благородством, присущим царю, при котором его карьера протекала триумфально. «Он обладал благороднейшим — мало сказать благороднейшим, — он обладал именно царским сердцем. Такое благородство, какое было у Александра III, могло быть только, с одной стороны, врожденным, а с другой стороны — не испорченным жизнью», — рассуждал Витте.
Например, Витте вспоминал: «Он терпеть не мог излишней роскоши, терпеть не мог излишнего бросания денег — жил с замечательной скромностью. Конечно, при тех условиях, в которых приходилось жить императору, часто экономия его была довольно наивна. Так, например, я не могу не сказать, что в его царствование, когда я был министром, при дворе ели сравнительно очень скверно. Я не имел случая часто бывать за столом императора, но что касается так называемого гофмаршальского стола, то за этим столом так кормили, что, можно сказать, почти всегда, когда приходилось там есть, являлась опасность за желудок. И кажется, император Александр III не мог достигнуть того, чтобы исправить гофмаршальскую часть. Сам император Александр III любил пищу чрезвычайно простую, и когда ему его стол приедался, то он, будучи уже, бедный, больным, в последние полгода его жизни или немного более иногда просил как лакомства, чтобы ему приносили обед обыкновенный солдатский или охотничий из ближайших казарм или охотничьей команды».
Карикатурный образ Александра III на редкость далек от оригинала. Алкоголик, тугодум, осовремененная версия Ивана Грозного — всё это совсем не про него.
Вот уж кто не любил величественных жестов и не окружал себя имперским византийским ореолом. Говорить о пьянстве императора и вовсе не приходится: он имел обыкновение работать каждый день. Вина не чурался, но меру знал. Больше пил кваса, чем вина, иногда примешивая к нему шампанское. Разве что по молодости, еще будучи цесаревичем, мог покутить в веселой компании. Но это — до того, как на его плечи свалилась царская ответственность.
Россказни о том, как он прятал фляжку от строгой супруги — по большей части, фантазии, а по меньшей — обыкновенные шалости одного из немногих верных супругов на престоле, который в роли отца семейства вообще-то старался держаться строго.
История с Цебриковой
В 1889 году писательница «демократического направления» Мария Цебрикова написала императору открытое письмо — достаточно умеренное, далеко не революционное, без ненависти, без тени злорадства по поводу убийства Александра II: «Свобода слова, неприкосновенность личности, свобода собраний, полная гласность суда, образование, широко открытое для всех способностей, отмена административного произвола, созвание земского собора, к которому все сословия призвали бы своих выборных, — вот в чем спасение… Одно слово Ваше — и в России переворот, который оставит светлый след в истории. Если Вы захотите оставить мрачный, Вы не услышите проклятий потомства, их услышат дети Ваши, и какое страшное наследство передадите Вы им! Вы, Ваше Величество, один из могущественнейших монархов мира; я рабочая единица в сотне миллионов, участь которых Вы держите в своих руках, и тем не менее я в совести своей глубоко сознаю свое нравственное право и свой долг русской сказать то, что сказала».
По существу, многие в окружении императора (правда, не в ближнем его кругу) рассуждали примерно так же. Это достаточно умеренные требования. Но открытое письмо Цебриковой, написанное эмоционально и заразительно, нелегально распространялось по России и наделало шуму. Вероятно, это и стало причиной ее ареста: ажиотаж напоминал шумиху вокруг письма Белинского Гоголю.