— Позови хозяина, кравчий! Посмотрим в глаза опасности. А, хозяин! Здравствуйте, хозяин! Здоровы, хозяин? Ну, дорогой хозяин… Говорите прямо, мы — приготовились к самому худшему. Ну, что — уже?
— Уже, — заявил хозяин, бесчувственно и равнодушно осматривая потолок.
— Ладно. Будем же мужественны, панове! Берите ваши шапки и пойдем. Место богатым! Место миллионерам, черт возьми!
…Через пять минут друзья очутились уже на свежем воздухе, искоса с лукавыми улыбками поглядывая друг на друга…
Глава XII ВТОРОЕ НАКАЗАНИЕ ХАРЧЕНКИ
Так как в душе у всех чувствовалась некоторая пустота, то все первым долгом принялись, по своему обыкновению, ругать Харченку.
— Экий подлец этот Харченко…
— А! Ты говоришь об этой порочной свинье? Стоит ли говорить о нем?!
— Скуп и глуп.
— Вот уж — что верно, то верно. Подумайте, если бы он дал за глухонемого не сорок, а семьдесят или восемьдесят рублей, мы бы жили — поживали еще недельку.
— Да уж… от этого человека дождаться чего‑нибудь! Как же! Подумать только — вынесли покойника, рисковали будущностью, прятали концы в воду — и все это за какие‑то сорок рублей. Сорок рублей за сокрытие трупа!
"Труп" неодобрительно заявил:
— Конечно, он обошел вас — ясно как день. Вы продешевили. Я еще тогда же собирался сказать вам это, когда лежал на диване под простыней, да только не хотелось обесценивать предприятия.
— Да… продешевили. Надо сознаться. Ты не знаешь, Громов, сколько вообще берут за сокрытие мертвых тел?
— Разно… Смотря по телу… Конечно, глухонемые дешевле, но ведь не сорок же рублей?! Я должен стоить до ста.
— Гм… Жалко… может, подбросить тебя к нему снова?
— Нет. Я могу быть глухонемым, могу сделаться на короткое время трупом, но разложившимся трупом сделаться невозможно. Это удается только раз в жизни и — безвозвратно.
— Что же делать?
— Нужно вернуть свои деньги, — сказал Громов серьезно. — Идите сейчас к Харченке и ждите меня… не смущайтесь и не ахайте, когда я войду, — не в усах счастье.
Он сделал друзьям приветственный жест и исчез за углом.
— Пойдем к этому мошеннику, — сказал Подходцев.
— Интересно, как он себя чувствует?
Мошенник Харченко чувствовал себя неважно. Он лежал на кровати и читал какую‑то книгу. Не особенно обрадовался неожиданным гостям.
— Куда вы пропали? Я ждал, беспокоился… А он где?
— Здравствуй, Витечка. Ну, как твое здоровьице?
— Убирайтесь к черту! Я из‑за вас ночей не сплю…
— Является? — таинственно прищурился Подходцев.
— Ну, ничего… Это до сорока дней будет. А потом исчезнет.
— Куда вы его дели?
— Ах, Витечка… Ты нам слишком мало дал денежек!.. Мы его возили, возили, извозчику дали пятьдесят рублей, чтоб молчал, а мертвенького у тебя в овражке закопали. Десять рубликов своих приплатили. Может, вернешь?
Харченко побледнел.
— Как, в овраге?! Здесь, около меня?
Зазвенел звонок.
Харченко пошел отворять парадную дверь и впустил невысокого, бритого, коротко остриженного человека, который мрачно оглядел всю компанию и, нимало не медля, опустился на стул.
Жаль ли было ему своих элегантных усов и прекрасных мягких волос, или его мучил голод, но Громов был чрезвычайно мрачен.
Харченко со страхом и изумлением оглядывал его, а потом нервно спросил:
— Кто вы такой? Что вам угодно?
— Что мне угодно? Справочку. У вас не было моего брата?
— Какого брата? — закричал Харченко. — Что нужно? Никакого брата мы не знаем!
— Какого брата? Моего. Глухонемого. Он несколько дней как исчез… Сначала я думал, что он уехал в Новочеркасск, а потом, по справкам, выяснилось, что он был у вас.
— Я… сейчас… — пролепетал Харченко и выскочил в столовую.
Там он сел за стол, положил голову на руки и, сотрясаясь тяжелым телом, заплакал.
Подходцев вышел вслед за ним, положил руку на его плечо и спросил сурово:
— Чего ревешь, дурак? Надо бы следы замести, а он разливается, как дождик. Замолчи.
— Да… чт… что вы наде…лали? 3…зачем вы меня втянули в это? Вон, теперь брат появился.
— Ничего. Выкрутимся. Пойдем туда, вытри слезы; как не стыдно, право! Как преступления совершать, так ты мастер, а как тянуть Варвару на расправу — так ты в слезы! Экий дурак… Боже ты мой…
— Я совершил преступление? Да какое?..
— Как какое? А сорок рублей за что дал? Лучше бы молчал, миленький! Пойдем.