Из вышеизложенного видно, что это был король, на которого не давил только ленивый.
Под давлением же народа было созвано королем национальное собрание. Но тут вмешалось давление аристократии и придворных. Король послал национальному собранию приказ разойтись. Оратор собрания Мирабо вскочил и заявил:
— Мы здесь по воле народа, и только сила штыков разгонит нас!
В эту минуту случилось так, что никто не давил на короля. Он кивнул головой и добродушно сказал:
— Ну ладно. Сидите уж.
Впрочем, через несколько дней под давлением придворной партии король решил стянуть к Парижу войска из иностранных наемников.
Тогда‑то Франция и возмутилась против своего короля.
Говорят, что муж последний узнает об измене жены. То же происходит и с королями, причем роль жены играет страна.
До чего Людовик XVI был слеп, показывает следующий исторический факт.
Когда ему доложили, что национальное собрание отказалось разойтись, он всплеснул руками и сказал:
— Да ведь это каприз!
— Нет, государь, — возразили ему, — это скандал.
Через несколько дней ему донесли, что парижские граждане организовывают милицию.
Опять всплеснул руками король:
— Да ведь это скандал!
— Нет, государь, — возразили ему, — это уже бунт.
А через два дня, когда парижане взяли и разрушили Бастилию, король, узнав об этом, снова патетически всплеснул руками и воскликнул:
— Да ведь это бунт!
— Нет, государь, это уже революция!
Тогда король успокоился и даже переехал из Версаля в Париж.
У Людовика XVI оставался еще прекрасный выход, которым он мог спасти свое положение: стоило ему только выбросить за двери всех придворных, которые оказывали на него давление, всех тунеядцев, ленивых и глупых негодяев.
Вместо этого он:
1) под давлением приближенных задумал бежать за границу. Был пойман и привезен в Париж;
2) под давлением придворных вступил в переговоры с иностранными государствами, прося у них помощи против Франции.
За это Франция приговорила короля к смерти.
Он умер 21 января 1793 года под ножом гильотины и перед смертью впервые держал себя твердо и спокойно… Вероятно, потому, что почти никто уже не оказывал на несчастного короля давления.
Умер король, искупив кровью все безумства своих пышных предшественников, искупив разорение и упадок страны, искупив страшную гнусно — пророческую фразу своего деда:
— После меня хоть потоп!
Террор
Национальное собрание передало власть Законодательному собранию, а Законодательное собрание — Национальному конвенту.
Если можно так выразиться, Франция левела с каждым днем.
Сначала у власти стояли жирондисты, казнившие врагов свободы, но когда они оказались недостаточно левыми, их сменили монтаньяры.
Монтаньяры с Робеспьером, Дантоном и Маратом во главе, конечно, немедленно казнили жирондистов как врагов свободы.
Когда все жирондисты были казнены, Робеспьер остановил свой рассеянный взор на Дантоне и подумал: "А не казнить ли Дантона как врага свободы?"
Когда он предложил это товарищам монтаньярам, те очень обрадовались и казнили товарища Дантона.
Впрочем, вскоре после этого монтаньяры задали сами себе вопрос: "А не отрубить ли голову товарищу Робеспьеру?"
Сделали это. У Робеспьера был товарищ — монтаньяр Сент — Жюст. Отрубили голову и Сент — Жюсту.
Таким образом, из всей компании один только Марат умер своей смертью. Он был убит в ванне — Шарлоттой Корде, "одной мечтательной девушкой", как мягко выражается Иловайский.
НАПОЛЕОН БОНАПАРТЕ
В то время как жирондисты и монтаньяры потихоньку рубили головы друг другу, Наполеон Бонапарте потихоньку выдвигался вперед.
— Кто же такой был Наполеон Бонапарте? — спросит любопытный читатель.
Это был обыкновенный артиллерийский офицер, выдвинувшийся при осаде Тулона.
Здесь мы категорически должны опровергнуть утверждение некоторых историков, которые производят имя великого Бонапарте от его военных подвигов на поле брани (На — поле — он). Во — первых, если бы это было так, то простая грамотность требовала бы иной орфографии, а во — вторых, Наполеон был французом, более того — корсиканцем, корсиканцы же, как известно, по — русски не говорят, почему назвали бы Наполеона по — французски; кроме того, имена обыкновенно даются еще при рождении, когда самый проницательный человек не может определить размера будущих ратных подвигов ребенка…