«Брандахлыст ты и есть. «Почтешь за долг»! А воображаешь: умница», — подумал адмирал.
Зато «грек», получивший и на свою долю несколько любезных слов, таял и рассыпался в восторженно-льстивой благодарности.
Тем временем в нескольких шагах от отца графиня болтала со старшим офицером.
Это была брюнетка лет тридцати, эффектная и красивая, с надменно приподнятой головой, бойкая и самоуверенная, словно бы имеющая право сознавать и неотразимость красоты лица, и привлекательность своих форм и роскошного сложения.
Казалось, она хорошо знала, чем именно привлекает мужчин, и словно бы нечаянно показывала Курчавому то руки, то ослепительную шею и, играя черными, слегка вызывающими и смеющимися глазами, говорила старшему офицеру:
— У вас очень мило… Мне понравилось… И какие вы, господа моряки, любезные…
И, бесцеремонно оглядывая красивого блондина значительным, и пристальным, и ласковым взглядом красивого и холеного животного, вдруг с дерзкой насмешливостью проговорила:
— А вы, кажется, имеете здесь репутацию опасного… Очень рада видеть местную знаменитость.
Курчавый, самолюбиво польщенный, вспыхнул и с напускною серьезностью сказал:
— Репутация, графиня, незаслуженная…
— Не совсем, я думаю… Приходите — поболтаем! — почти приказала она.
Курчавый, снимая фуражку и наклоняя голову, спросил:
— Когда позволите?..
— А сегодня, в семь часов…
Его светлость повел бесстрастные глаза на дочь.
«Новый каприз!» — подумал он и поморщился.
«Проблематическая» репутация единственной дочери, жены известного сановника, товарища князя по пажескому корпусу, давно уж была болячкой князя, и уж он только смущался теперь забвением «апарансов»[19] красавицы графини.
Его светлость опять взглянул на дочь.
Но она не обратила внимания на значительный, предостерегающий взгляд отца, который — графиня хорошо знала — говорил: «Люди смотрят!»
— С чего прикажете начать, ваша светлость? — слегка аффектированным тоном младшего по должности и по чину спросил адмирал, прикладывая руку к козырьку своей белой фуражки, слегка сбившейся на затылок.
— Я в вашем полном распоряжении, любезный адмирал! — с подавляющей любезностью ответил князь и тоже немедленно приложил два длинные пальца руки в перчатке к большому козырьку фуражки, надвинутой, напротив, на лоб.
— Угодно вашей светлости сперва посмотреть артиллерийское учение, потом парусное?.. Или пожарную тревогу прикажете, ваша светлость? — настойчивее спрашивал адмирал, продолжая играть роль подчиненного.
— Так покажите мне, любезный адмирал, сперва ваших молодцов матросов-артиллеристов и затем лихих моряков в парусном учении… Больше я не злоупотреблю вашей любезностью, адмирал.
— Слушаю-с, ваша светлость.
Адмирал позвал к себе вахтенного офицера и приказал:
— Барабанщиков.
Старший офицер, слышавший разговор двух стариков, похожих в эту минуту на «ученых обезьян», извинился перед графиней и бегом бросился к компасу, чтобы подменить вахтенного лейтенанта и командовать авралом.
И, слегка перегнувшись через поручни полуюта, звучным, красивым и особенно радостным голосом крикнул бежавшим по палубе двум барабанщикам:
— Артиллерийскую тревогу!
Барабанщики с разбега остановились и забили тревожный призыв.
— К орудиям! — рявкнул с бака Кряква.
В мгновение раздался топот сотни ног по трапам и по палубе. Ни одного окрика унтер-офицеров.
Через минуту на корабле царила мертвая тишина. У орудий на палубе и внизу, в батареях, недвижно стояла орудийная прислуга.
VI
— Где угодно, ваша светлость, посмотреть учение? Здесь или внизу?
— Пожалуй, здесь, адмирал.
Пробила дробь, и ученье началось.
Старый артиллерист, по обыкновению, волновался, но не закипал гневом и не ругался. Он, по счастью, не забывал, что на полуюте его светлость и графиня, которая…
«Пронеси господи смотр!» — мысленно проговорил колченогий капитан морской артиллерии и наконец просиял. Он заметил, что и гости, и адмирал, и «коварный грек», и старший офицер, видимо, были довольны.
Еще бы!
Матросы откатывали орудия в открытые порты и подкатывали назад для примерного заряжания, словно игрушки, и делали свое дело без суеты, быстро и молча.
— Превосходно… Ве-ли-ко-леп-но! — говорил его светлость, любуясь ученьем и обращаясь к адмиралу, точно лично он — виновник торжества.