— Подвергнуть его взысканию, на первый раз со снисхождением!
Субъект молча, деловито приподнялся с места, дополнил мою рюмку водкой и намеревался было вылить ее мне за ворот сорочки. Я стал протестовать. Купец зычно цыкнул, и… водка неприятно скользнула по моей спине.
Я заподозрил чересчур гостеприимного хозяина в умышленном издевательстве надо мной. «Уж не обнаружилось ли наше инкогнито?» — мелькнула у меня мысль.
Положительно не помню, как очутился я на диване, но на другое утро встал с мучительною болью в голове. Один из помощников моих безмятежно храпел под столом, другой покоился на подоконнике, а знакомый незнакомец спал, сидя на стуле, причем кудлатая голова его была уткнута в масленку.
Чрез сколько-то времени, не знаю, является фабрикант в сопровождении слуг. Начинается общее пробуждение. Не успел никто как следует опомниться, а уж перед каждым стояла водка, которую по настоянию «самого» чуть не вливали в рот несговорчивого гостя весьма исполнительные лакеи. Единственный раз в жизни, вообще богатой приключениями, я был в таком безвыходном положении.
На вторые сутки я чуть не на коленях умолял купца отпустить меня, искренно восхваляя идеальный желудок «субъекта», самоотверженно глотавшего водку как простую воду. Я отговаривался нездоровьем; но ничто не помогало уломать расходившегося купца.
— Пей, не то утоплю в вине! — кричал он ежеминутно. — Уж коли назвался груздем — полезай в кузов.
Покушался я на побег, но все входы и выходы так серьезно охранялись, что даже подкуп не действовал, и ни один из сторожей не соглашался даровать мне свободу ни за какие деньги.
На третий день своего пребывания в доме, когда субъект стал слишком сурово разглядывать своими кровью налившимися глазами соседей и когда к одному из моих помощников был приглашен фабричный фельдшер, констатировавший у обеспамятовавшего симптомы белой горячки, я выбрал удобную минуту и вылез в форточку окна, удачно спрыгнул на землю и убежал в село.
После этой передряги проболел я несколько дней, в продолжение которых своих помощников не видал. Очевидно, они пропадали у купца…»
Однако, несмотря на это препятствие, затормозившее было ход расследования, Путилин блестяще выполнил возложенную на него миссию и раскрыл преступление, с которого главным образом и началась его слава.
Увы, действительность тех времен во многом напоминала нынешнюю. В борьбе между добром и злом далеко не все решают талант и упорство сыщика. Вот и на сей раз дело фальшивомонетчиков Пуговкиных лучшие адвокаты Петербурга принялись искусно разваливать. Но Путилин решил противостоять коварным проискам защитников их же методами.
Он подобрал надежных свидетелей и проинструктировал их, как следует отвечать в суде на хитрые адвокатские вопросы. В предисловии к «запискам начальника Санкт-Петербургского сыска», выпущенным издательством «ЭКСМО», дальнейшие события описывались так:
«Звучит традиционный вопрос: Что вам известно по делу братьев Пуговкиных?» Свидетель, рядовой уездный житель, в полном соответствии со своей простецкой внешностью, отвечает: «Ничего не известно». «Ну а чем они занимались, известно вам?»- «Чем? Да уж известно! Деньги делали! Это каждый мальчонка знал!» И вот этот прямой и бесхитростный ответ совершенно убедил присяжных Пуговкиных обвинили».
Во все времена больше всего нервотрепки правоохранительным органам доставляют не самые кровавые или хитрые преступления, а те в которых фигурируют важные лица. А уж если эти лица иностранные подданные, то и подавно. Не случайно Иван Путилин начинает свои «Записки» с рассказа о раскрытии им убийства князя Людвига Фон Аренсберга, военного австрийского агента. Когда Иван Дмитриевич приехал на квартиру убиенного князя, там уже находилось масса высокопоставленных лиц: принц Ольденбургский, герцог Мекленбург, министр юстиции граф Пален, шеф жандармов Шувалов, австрийский посол граф Хотек и другие. Путилину показалось, что глаза всех этих вельможных особ, устремленные на него, говорили: «Отыщи или погибни!». И он с честью вышел из положения, отыскав убийц.
А вот о другой истории, связанной также с высокопоставленным иностранцем, Иван Дмитриевич в своей книге рассказывать не стал. Наверное, не посчитал ее предметом для гордости. Однако народная молва решила иначе и сохранила ее для потомков в качестве одной из петербургских баек.
Из дома французского посла был украден дорогой серебряный сервиз. Николай I лично повелел сервиз найти. Дело поручили знаменитым питерским сыщикам Путилину и Шерстобитову, но как они ни старались, вернуть пропажу не смогли, даже допросы воровских авторитетов ни к чему не привели: о сервизе никто ничего не знал. Назревал международный скандал, и чтобы его замять, хитроумный Путилин обратился в мастерскую, изготовившую сервиз, с просьбой сделать точную его копию, а чтобы сервиз не выглядел как новый, отдал его пожарной команде — пусть попользуются! и пожарные сумели за пару дней довести сервиз до нужного состояния. Сервиз торжественно вернули послу, все участники операции уже ждали наград и повышения, но… На очередном приеме французский посол, улыбаясь, обратился к Николаю: " Благодарю Вас, Ваше величество, у Вас отличная полиция! Ее стараниями у меня теперь два одинаковых сервиза! Один нашла полиция, а другой нашелся сам: его заложил мой камердинер, а потом выкупил и вернул мне…» Царь немедленно потребовал к себе обер-полицмейстера для объяснений, тот в свою очередь вызвал сыщиков и, грозя тюрьмой и каторгой, потребовал объяснений у них. На это Путилин невозмутимо ответил, что посолу померещилось, и как обер-полицмейстер ни возмущался, твердо стоял на своем: господин посол ошибся, пусть, мол, завтра снова перечтут все предметы… Назавтра обер-полицмейстер явился к послу, вызвали камердинера и велели перечесть… через полчаса бледный камердинер доложил, что в буфетной только один сервиз, второй сервиз бесследно исчез, будто его и не было… Что ж, питерские сыщики всегда были высокими профессионалами… (с сайта «Наш Питер»)