Я была на грани! Я целыми днями молила Бога: «Господи, если ты есть, придумай что-нибудь! Пусть не роль, пусть эпизод! Я согласна на все! Услышь меня, Господи!»
Но Бог меня не услышал. Зато откликнулся Аллах – мне позвонили с «Узбекфильма». Видно, там уже прослышали о моем взрывном темпераменте. Это была картина о разгроме банды басмачей. И режиссер придумал, что главаря басмачей должна играть женщина. Это была его находка. Он говорил: «Все будут думать, что он – это он, а он – это она! Этого еще не было, да?» Эпизод был такой. Я, ну в смысле – главный басмач обнаруживает проникшего в банду красного разведчика, срывает с него фальшивые усы и допрашивает под пыткой, чтоб тот выдал своих. Очень жизненно.
Я репетировала дома. Красным разведчиком был мамин муж. Я привязывала его к стулу, бегала вокруг него с кухонным ножом и кричала: «Байской земли захотел, шакал?!» Мамин муж держался стойко, никого не выдавал, только очень жалобно поглядывал в сторону кухни... Он был дядька ничего... В Ташкент я прилетела в полной готовности.
На пробах моим партнером-разведчиком был сам режиссер. Сначала мне сделали грим басмача. Это уже было зрелище. А когда на меня надели полосатый халат и чалму и я с маузером в одной руке и кривым ножом в другой появилась на площадке... это был даже не смех. Один из осветителей вообще свалился сверху прямо на камеру. А сам режиссер, увидев меня, успел только крикнуть: «Накиньте на нее чадру!» – и повалился в истерике. Но я – то уже была в образе! Я закричала ему: «Смеяться вздумал, краснопузый шакал?!» И со всей силы рванула фальшивые усы. Тут он как завыл! Я и забыла, что у режиссера усы были настоящие...
Я летела обратно и плакала. Я летела быстро. Но слухи летели быстрее. Известный комедиограф сказал: «Я уже все знаю. Они не поняли, что у вас потрясающее чувство смешного.
Хочу предложить вам роль. Практически та же басмачка – воспитательница детского сада. Очень добрая, веселая. Дети рядом с ней все время смеются... Согласны?» Еще спрашивал! Да я вцепилась в эту роль! Меня всегда восхищала Джульетта Мазина. Помните «Ночи Кабирии»? Эта улыбка... У Мазины была улыбка – у меня будет смех!..
С детьми я репетировала дома. Дети был мамин муж. Он скакал по комнате с мячиком в руках и валидолом во рту и пытался весело смеяться. Славный человек... Мама уже даже не плакала...
Пробы проводили в настоящем садике. Детям сказали, что сейчас к ним придет очень веселая, добрая тетя. И спросит: «Кто у нас тут хочет играть?» И дети должны были весело закричать: «Я! Я!..» Чтоб детям было как можно смешнее, я, конечно, сделала тот самый грим басмачки. Только вместо полосатого халата был белый. Надо сказать, реакция детей превзошла все ожидания режиссера. Едва увидев смешную тетю, все сорок мальчиков и девочек забились под столы и стулья и завопили: «Мама!» А когда я спросила, кто хочет с тетей играть, все девочки и мальчики описались...
После этого я впала уже в настоящее отчаяние. По ночам меня мучили кошмары: за мой гнались толпы мокрых детей с кривыми ножами... Мама не выдержала – уехала в нервный санаторий. Мамин муж остался, чтобы поддержать меня. Такой сердечный... Но я была безутешна... И – напрасно! Ибо, Господи, чем прекрасна наша жизнь? Тем, что в ней всегда есть место Случаю!
В один из тех мрачных дней я вышла со студии, села на скамейку. Там уже сидел какой-то человек и курил. Я вдруг решила – начну курить! Жизнь не удалась... Человек дал мне сигарету. Я затянулась и ужасно закашлялась. И тут, увидав, как я кашляю, человек подпрыгнул и закричал: «Черт возьми! Где ж вы были раньше? Это же судьба!..»
Да! Это была судьба. Человек оказался режиссером, который утвердил меня на главную роль без всяких проб! Боже мой! Разве я могу забыть свою первую картину! Она называлась «Никотин – палач здоровья». Успех был! Говорят, увидев меня на экране, многие тут же бросили не только курить, но и все остальное... Мама плакала – на этот раз от радости. Мамин муж преподнес мне хризантемы. Чудный дядька!..
А потом посыпались предложения!.. После «Никотина» была серьезная психологическая лента – «Алгоколик за баранкой». Очень сильный финал: разбитые «Жигули», я – под задним мостом, в ажурных колготках... Под Шопена... Гаишники плакали...
А сколько за это время было интересных встреч! Вот совсем недавно снималась в чудной картине «Нерациональный пробег порожняка на железной дороге». Снимать надо было на вокзале. И вот приезжаем – а там устроили встречу! Толпа людей, улыбки, цветы!.. Я была так тронута! Я им говорю: «Зачем? Мне даже, право, неудобно...» Они говорят: «А вы возьмите в сторонку...» Оказалось, встречали не только меня – в это же время прибывал поезд с Джульеттой Мазиной. Она вышла из вагона – знаете, у меня даже задергался глаз. Все та же улыбка!.. Потом это было в хронике: мы с ней улыбаемся в одном кадре. Правда, она на переднем плане, а моя улыбка там, в глубине... Но какая разница? Мы, профессионалы, не обращаем внимания на эти пустяки. Для каждого из нас главное другое. Главное – найти себя...
1987
Шел по улице троллейбус
Троллейбусов было много. С легким воем тормозили они у остановки, где топтался Марципанов, раскрывались створки дверей, торопливые граждане входили и выходили, и троллейбусы, держась за звенящие провода, катили вперед.
Сперва Марципанов удобно уселся на место для инвалидов и пассажиров с детьми. Потом неспешно лег, высунув в проход между сиденьями грязные башмаки. Общественность молчала. Тогда заговорил Марципанов. Вернее, он запел. Исполнив песню, в которой не было хорошей мелодии, зато были плохие слова, Марципанов сказал:
– На кого Бог пошлет! – и плюнул через спинку сиденья.
Бог послал на худого гражданина в очках.
– А вот плеваться нехорошо, – дружелюбно упрекнул Марципанова гражданин, вытирая рукав пальто. – Не надо плеваться.
Такие слова Марципанову не понравились.
– Т-ты, гад! – сказал он и уже прицельно плюнул в худого.
– Видать, выпил человек, – сказала про Марципанова какая-то наблюдательная старушка.
Марципанов начал стаскивать с ноги ботинок.
– Безобразие! – сказала дама, сидевшая позади Марципанова. – Столько народу, и никто его не одернет!..
– В самом деле! – поддержал ее оплеванный Марципановым гражданин.
Ботинок Марципанова сбил с него шляпу.
– Вот ведь бедняга! – огорчилась старушка. – Эдак нога у него застынет. Нынче холодно.
Марципанов назвал старушку старой воблой, потянулся и сейчас же заснул.
Пассажиры троллейбуса повеселели. Однако через минуту они погрустнели, потому что Марципанов ожил.
Он сполз со своего места, отыскал в проходе ботинок и сказал неожиданно трезвым голосом:
– Граждане! Прошу внимания! Только что я провел эксперимент, сколько вы будете терпеть безобразия пьяного хулигана? И что же вышло? Вышло, что вы все стерпели! Где же, товарищи, – возвысил голос Марципанов, – ваше сознание?
Досказать ему не дали.
– Возмутительная наглость! – выкрикнул худой гражданин в очках.
– Вот, – кивнул Марципанов. – Так и надо было сказать!
– Но ведь это же издевательство! – воскликнула дама, сидевшая сзади. Бандитская выходка!
– Правильно! – сказал Марципанов. – Только чего же вы раньше молчали?
– Жулик! – уверенно сказала старушка. – Воблой называет, а сам и не выпивши!
Широколицый мужчина взял Марципанова за локоть.
– Хватит! – громко сказал он. – Я тебе покажу, как над людьми измываться. Граждане, кто в милиции свидетелем будет?
– Вы что? – сказал Марципанов, пытаясь выдернуть руку. – Я же сказал: не пил я. Это эксперимент был, понятно?
– Вот раз не пили – в милиции объяснитесь! – дернул шеей худой гражданин. – Раз трезвый плевали!
Троллейбус подъехал к остановке, и широколицый начал тянуть Марципанова к выходу. Марципанов уперся. Пока они пихались, троллейбус поехал дальше.
– Ты у меня выйдешь! – сказал Марципанову широколицый, вытирая пот со лба. – Поможете мне на следующей остановке? – обратился он к худому гражданину.