— Эх, темнота! — сказал Петров-первый. — Чему тебя в институте учили! А перекидка? Двойная, тройная, четверная?.. А трамбовка-засыпка? А оттаска-подтаска-переноска?.. Соображать надо!..
…В кассу они стояли друг за дружкой. Петров-первый получил свои двести пятьдесят рублей. Петров-второй — свои сто двадцать. Минус пятнадцать процентов — за невыполнение плана…
Чудик
Этот пассажир сразу обратил на себя внимание. Во-первых, внешним видом. На нем был старый стройбатовский бушлат, какие только по деревням где-нибудь сохранились, за спиной болтался рюкзак, а голову прикрывала громадных размеров кепка — «аэродром» — гого фасона, который обожают молодые люди, приезжающие к нам из братских закавказских республик. И еще — вместо правой ноги у него была деревяшка. Именно не протез, а примитивная послевоенная деревяшка.
Во-вторых, он вошел не через переднюю дверь, а через заднюю. Конечно, при большом скоплении народа на этот факт вряд ли кто среагировал бы. Но людей в троллейбусе было немного, все гражданина заметили, и ближайшие соседи даже переглянулись недоуменно: искать, что за странный тип такой — входит через заднюю дверь, хотя, как инвалид, имеет полное право залезть в переднюю.
В-третьих — что самое дикое — этот гражданин как вошел, так сразу же снял свою великолепную кепку и вежливо со всеми поздоровался.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал. — Добрый лень!
Тут некоторые пассажиры опять переглянулись: вот это, мол, новость — здоровается! А у некоторых стреляных людей лица моментально сделались скучными. Они — по глазам видно было — подумали: ну, послал бог алкаша! Сейчас начнет трудовые гривенники вышибать.
В общем, никто этому гражданину не ответил на его приветствие. Исключая одного товарища. Он сбоку сидел, на кондукторском месте — крепкий такой дядя, уверенный, немолодой уже, в шляпе и габардиновом плаще. Вот он ответил.
— Здорово, — сказал. — Если не шутишь. Гражданин, слава богу, не запел ничего такого, вроде «Сестра, подойди и послушай», а молча прошел до средины вагона и там сел на свободное место. Рядом с полной женщиной. Только сначала он попросил разрешения, дескать, не будет ли эта женщина возражать, если он тут приткнется, с краешку.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала женщина, не сдержалась и прыснула.
И действительно, чудик какой-то ненормальный: в троллейбусе спрашивает разрешения сесть.
— Вот вы, я гляжу, веселая, — завел разговор инвалид. — Это хорошо. А то у вас в городу я что-то мало веселых людей замечаю. Не как у нас в деревне. Женщина уже справилась с оживлением и теперь достойно молчала, глядя в окно. Она всем своим видом как бы подчеркивала, что ей это соседство малоприятно.
— Нет, правда, — сказал гражданин. — У нас как где соберутся, так сейчас смех, шутки.
— Ишь ты, какие веселые, — заметил с кондукторского сиденья товарищ в шляпе. — С чего же они у вас там смеются? Может, их щекочет кто?
— Не, не щекотит! — весело откликнулся инвалид. Он, видать, не уловил в словах товарища осуждения, решил, что тот с ним шутит. И сам решил пошутить: — У нас такой колодец есть, — сказал он. — Как из него воды попьешь, так хмельной делаешься… Истинный бог! — Он подмигнул окружающим. — Как попьешь, так и закосеешь! Верно!
— То-то, видать, ты и попил из него.
Остальные пассажиры сдержанно посмеялись над тем, как товарищ в шляпе ловко осадил разговорившегося инвалида.
Но дядька опять ничего не понял.
— Хотя, конечно, попадаются такие, что и скучают, — сознался он и, выбивая ритм деревяшкой, произнес: — Деревня, где скучал Евгений, была прелеснай уголок!.. Ах, сукин кот! Прелеснай уголок была деревня, а он скучал! С чего это он скучал, любезные? — Дядька обвел окружающих добродушными голубыми глазами.
Окружающие смолчали.
— Делать ему не хрена было — вот и скучал, — сам себе ответил инвалид. — Не работал, милок. Только на конике скакал. А кто чертомелит, тому в деревне не скучно. Справедливо говорю?
Окружающие не ответили.
Тогда инвалид, видя, что деревенская тематика здесь не проходит, сменил пластинку.
— А что, сынок, — обратился он к двум молодым людям студенческого возраста, сидящим напротив. — Какая сейчас постановка в вашем драмтеатре идет? Не скажете?.. А в оперном?
Молодые люди не сказали. Только уставились на дядьку напряженными взглядами и молчали.
— А в этом… ТЮЗе что? В Музыкальной комедии? — приставал инвалид.
Я глянул в окно и прочел на мелькнувшей афише, что в Музкомедии как раз идет «Черный дракон». Хотел сказать, но сдержался. Ну его к свиньям — еще начнет содержание выспрашивать.
— А в цирке чего кажут? — не унимался дядька. Молодые люди молчали. Лица у них одеревенели, а на носах выступила испарина.
— Культурный! — заворочался нз кондукторском сиденье товарищ в шляпе. — Про театры выспрашивает, не про пивные…
Дядька между тем, видя, что мы насчет театров не рубим, перекинулся на кинофильмы.
— Недавно кино смотрел «Посол Советского Союза». Видали, нет?
Молодые люди, сглотнув слюну, враз кивнули.
— Так это ведь, между прочим, про Коллонтай фильм. Про Коллонтай, честное слово! — дядька оживленно завертел туда-сюда головой. — Слыхали про такую — Коллонтай?..
Тут товарищ в шляпе окончательно не выдержал.
— Коллонтай, Коллонтай, а ты поменьше болтай! — сердито сказал он инвалиду. — Развел тут антимонию!
Из водительской кабины вышел на шум стажер и спросил:
— В чем дело?
Потом оглядел пассажиров и прямо шагнул к дядьке:
— Ваш билет!
Инвалид охотно достал билет.
— Хм! — сказал стажер и еще раз подозрительным взглядом окинул салон.
Между тем подошло время дядьке слезать. И он стал прошаться.
— До свиданьица, милые! — сказал он. — Спасибо за компанию. Веселые вы — ну прям как у нас в деревне.
— Иди, иди! — сказал товарищ в шляпе. — Из колодца своего поменьше лакай!
— Товарищ шофер! — сказал дядька водителю. — До свиданьица. Счастливого пути!
И пока троллейбус стоял, дядька всё махал нам с улицы кепкой, а товарищу в шляпе даже послал воздушный поцелуй.
Смех по праздникам
Это было много лет назад. В редакции вечерней газеты, где я в то время работал, обсуждался макет новогоднего номера. Помню, он был уже в основном утрясен: на первой странице — передовая «В новом году — к новым рубежам» в окружении откликов и рапортов, на второй и третьей — лирический репортаж «Слово о кирпиче», воспоминания персонального пенсионера «Счастье мое — коллектив» и рабкоровский рейд по мастерским бытремонта.
— Есть еще дырка, — сказал ответственный секретарь. — На четвертой полосе. Вот здесь. Пятьдесят строчек.
Действительно, в нижнем правом углу четвертой полосы, как раз над объявлением: «Театр онеры и балета реализует горбыль по сходной цене» — белел ничем не занятый прямоугольничек.
— Хорошо бы поставить юмористический рассказ, — вздохнул кто-то. — Такой бы новогодний, искрометный… Только где взять?
Это «где взять» вдруг заело редактора.
— Как «где взять»! — недовольно сказал он, — Что, у нас нет писателей-юмористов? Есть у нас какой-нибудь юморист? — обернулся он к отделу культуры, то есть ко мне.
— Есть, а как же, — поспешил ответить я. — Целых два — Гущин и Пожижеев.
— Пожижеева помню, — сказал редактор. — Хороший был человек… А Гущин, это который с бородой?
— Нет, с бородой — директор филармонии.
— Ну, все равно, — сказал редактор. — Закажите кому-нибудь из них. Только пятьдесят строк — не больше. А то эти писатели любят развозить…
Сначала я позвонил Гущину. Он был помоложе, и мы с ним даже встречались раза два.
— Паи-шь, старик, — задушевно сказал Гущин. — И рад бы, честное слово, но не могу, паи-шь. Гриппую. Зверрски!..
— Может, еще выздоровеете, — высказал надежду я. — Целая неделя до Нового года.
— Что ты, старик! — энергично запротестовал Гущин. — Ни в коем случае. Такой грипп — просто ужас!.. Африканский.