— Безнадежна. Сошла с ума. И на клавесине играет так себе. Он изобразил дело так, будто она умерла. Некоторые даже поверили.
Она повторила про себя последние три слова. Потом подняла голову и посмотрела на него с новой надеждой.
— А что же я? Теперь мне известно, почему я оказалась здесь, — и что вы прикажете мне делать?
Он огляделся, обвел взором пустую комнату.
— Бегите отсюда, мисс Ирншоу. Бегите, пока еще есть время, спасайте свою жизнь, свою бессмертную… а-а-ах…
— Что…
Но слова еще не слетели с ее губ, как старик свалился на пол. Из его затылка торчала серебряная стрела, выпущенная из самострела.
— Мертв, — потрясенно промолвила она.
— Именно, — подтвердил жестокий голос из дальнего угла комнаты. — Но он умер задолго до сегодняшнего дня, девушка. На мой взгляд, он пробыл мертвым уже чудовищно долгое время.
Прямо у нее на глазах тело начало разлагаться. Плоть превратилась в слизь, стала гнить и сочиться, оседать и расползаться, обнажая кости, немедленно распадающиеся в пыль. Наконец на месте старика образовалась большая вонючая лужа. Амелия подошла поближе окунула палец в ядовитую гадость, поднесла его ко рту и облизала, скорчив гримасу.
— Сэр, кто бы вы ни были, но, на мой взгляд, в данном случае вы абсолютно правы. Он пробыл мертвым не менее сотни лет.
V
— Я изо всех сил стараюсь, — делился юноша с горничной, — написать роман, в котором жизнь будет представлена как она есть, отражена до мельчайших деталей. И что же на деле — мое перо производит на свет жалкую, ничтожную насмешку. Как мне быть? А, Этель? Что же мне делать?
— Где уж мне знать, сэр, — ответила горничная, юная и миловидная, оказавшаяся в этом большом доме всего несколько недель назад, причем при весьма загадочных обстоятельствах.
Она принялась раздувать меха, отчего пламя вспыхнуло белым светом.
— Это все?
— Да. Нет. Да. Ты можешь идти, Этель.
Девушка подхватила пустую корзину из-под угля и медленным шагом отправилась в другой угол гостиной. Юноша не торопился возвращаться за письменный стол. Вместо этого он в размышлении стоял у огня, рассматривая человеческий череп на каминной полке и два скрещенных меча, что висели на стене — прямо над ним. В камине развалился надвое большой кусок угля, огонь затрещал и зашипел.
Позади послышались шаги. Юноша обернулся:
— Ты?
В подошедшего можно было смотреться, как в зеркало. Белая прядь в золотисто-каштановых волосах выдавала их кровное родство, если еще нужны были подтверждения. В глазах незваного гостя царила хищная тьма, вздорный рот скривила усмешка.
— Да, я! Я, твой старший брат, которого ты считал умершим на протяжении многих лет. Но я не мертв — или, скорее, я больше не мертв; я должен был вернуться — да, вернуться с дорог, которые лучше не выбирать; вернуться, дабы потребовать то, что мое по праву.
Юноша поднял брови.
— Понятно. Нет сомнений, все здесь твое — если только ты докажешь, что ты и есть тот, кто ты есть.
— Доказать? Мне не нужны доказательства. Я требую то, что принадлежит мне по праву рождения, по праву крови — по праву смерти! — С этими словами он снял мечи, висевшие над камином, и протянул один из них, рукоятью вперед, своему брату.
— Защищайся, брат мой, — пусть победит сильнейший! Клинки мерцали в отблесках пламени, ударялись друг о друга, целовались, сталкивались и расходились снова в сложном и запутанном танце выпадов и защит. Порою казалось, что братья исполняют изысканный менуэт или какой-то сложный и весьма запутанный ритуал, хотя порой их сватку наполняли дикость и ярость, а удары наносились в мгновение ока. Круг за кругом они передвигались по комнате, потом поднялись в мезонин по ступеням лестницы, потом спустились по ступеням в главный зал. Они едва успевали уклоняться от падающих ковров и канделябров. То взбирались на стол, то снова спускались на пол. Вне всяких сомнений, старший был опытнее, наверное, он даже искуснее владел мечом, но младший был в лучшей форме, он дрался как одержимый, принуждая своего противника отступать все ближе и ближе к открытому пламени. Старший вытянул левую руку, схватил кочергу и запустил ею. Младший быстро наклонился и одним изящным движением проткнул брата насквозь.
— Со мной все кончено: вот теперь я — мертвец. Младший кивнул — его лицо все еще было перепачкано чернилами.
— Может, и к лучшему. По правде говоря, мне не нужны были ни дом, ни земли. Все, чего я желал, это мира и покоя.
По зеленым каменным плитам пола струилась кровь…
— Брат? Возьми меня за руку.