— Да, как же! — передразнил меня Васька. — Они смотри какие толстые.
Мы пошли по перрону. Заглянули в широкие окна вокзала.
Там в буфете пьяные дроздовцы скинули английские шинели и плясали русского.
Приплясывая, они подходили к стойке, на ходу опрокидывали рюмочку и хватали прямо с жаровни курицу или кусок жареного судака.
— Послушай, нельзя так! Зачем берешь! Плати, пожалуйста, — говорил хозяин буфета.
Никто не хотел платить.
— Командир заплатит. Присылай по почте счет, — кричал безусый юнкер. Он стучал по стойке кулаком, заставляя плясать стаканы, бокалы, бутылки и рюмки.
— Молодой офицер, мы просим тебя — не буянь, пожалуйста, — терпеливо уговаривал его буфетчик.
Юнкер продолжал барабанить по стойке и орал во всю глотку:
Буфетчик смотрел на него круглыми грустными глазами, потом схватился за голову и выбежал на перрон.
— Куда это он? Наверно, командиру жаловаться, — прошептал Васька. — Бежим следом.
Буфетчик пробежал по всему перрону и шмыгнул через подъезд на площадь. Мы за ним.
— В квартиру начальника побег!
Крайнее окно в столовой было широко открыто.
Мы с Васькой знали где у начальника станции столовая, где спальня. Мы, бывало, часами стояли под его окнами и слушали граммофон.
Васька уцепился за подоконник и сунул нос в квартиру начальника.
Я дернул его за штанину.
— Куда лезешь? Заметят.
— Смотри, колбасы сколько, — тихо сказал Васька.
Я тоже заглянул в окно. Посредине комнаты стоял длинный стол, накрытый желтой скатертью. Он весь был уставлен большими и маленькими тарелками и тарелочками с блестящей черной икрой, с желтым, в дырочках, сыром, с аккуратно нарезанными кружками копченой колбасы. На столе было много открытых консервных банок, а среди них шеренгой стояли высокие рюмки с красным вином. Над столом на медных цепях висела большая керосиновая лампа.
Начальник станции сидел, как именинник, развалившись в кресле, широко распахнув белый китель.
Рядом с ним, заложив ногу на ногу, сидел командир бронепоезда. Были тут еще три офицера. Один плешивый, в очках, другой с рыжими бакенбардами, третий — наш старый знакомый, комендант станции.
В дальнем углу, отдельно от всех, сидел, низко нагнувшись над тарелкой, какой-то человек в железнодорожной куртке.
Буфетчик подошел прямо к командиру, наклонился к нему и жалобно заговорил:
— Послушай, командир. Там твои офицеры опять тарарам наделали, как свиньи какие. Мне лавочку опять закрывать надо.
Командир отстранил его рукой:
— Постой, карапет, не кричи. Все будет в порядке. Я твою лавочку в обиду не дам. Твоя лавочка — наша лавочка.
— Хорош начальник, хорош командир, — сказал буфетчик и хлопнул командира по золотому погону.
Командир отвел плечо и поморщился:
— Ну, ну, смотри, без хамства. Я этого не люблю.
— Зачем хамство? Я тебе как родному брату говорю. Офицеры за столом засмеялись.
Командир побагровел.
— Ты, мошенник, поговори у меня еще! Я тебя под военно-полевой суд подведу. Ты свое вино чем разбавляешь? Разве это вино? Я такого вина и пробовать не желаю.
Буфетчик поглядел на пустые бутылки, стоявшие перед командиром, и пожал плечами:
— Самое лучшее кавказское вино, господин офицер. У меня это вино генерал Май-Маевский пил. Ты бы тоже немножко попробовал. Хочешь, я тебе еще бочонок пришлю? Ты только прогони подальше большевиков. Ты такой храбрый командир, отчаянный командир. Лучше самого генерала Май-Маевского. Тот всегда драться лез, а ты так любезно разговариваешь.
— Ладно, — сказал командир и даже слегка улыбнулся. — Ступай к себе в буфет да пошарь там, не найдется ли чего-нибудь получше этой бурды.
Буфетчик, кланяясь, попятился к выходу.
— Гришка, — спросил меня Васька шепотом, — ты бы чего съел?
— Сыру, вон того, что на углу лежит. Я такого никогда не пробовал.
— А я бы копченой колбасы, — сказал Васька, — смотри, жиру-то в ней сколько — целыми плитками! Ух, сволочи! Вот тот рыжий офицер уже за шестым куском тянется.
У меня к горлу подступила слюна. Дома мы уже третий день хлебали за обедом пустой суп.
Вдруг командир с грохотом отодвинул стул и, покачиваясь, встал.
— Господа! — проговорил он нетвердым голосом. — Как приятно быть в кругу близких друзей… Несмотря на наше сумбурное положение, мы не унываем и ждем лучших дней. Нам помогут англичане, французы, немцы и американцы. Вся Европа с нами! Ни черта мы не боимся, все равно мы разобьем большевиков. Недаром мы чистых дворянских кровей!