Броневик тронулся без свистка.
Плавно катились колеса тяжелых платформ. Паровоз набирал скорость, почти не пыхтя.
Минуты через две бронепоезд «Победа» скрылся за поворотом. Он шел на Курсавку.
На платформу выскочил Васька.
— Отправился уже? — запыхавшись, спросил он.
— Велел тебе кланяться.
Мимо нас прошел бородатый казак с серебряным кинжалом. Придерживая рукоятку, он говорил, обращаясь к публике на перроне:
— Вот этот саданет так саданет! В навоз смешает. Попотчует красноперых!
— Ясно, саданет!
— Этот антимонию разводить не будет!
— Ясно, не будет, — сказал бородатый. — Это раньше вот — вышел на поле, и сади друг друга кулаками. А то вот дробовиками воевали. Пока зарядишь его всякой всячиной, неприятель чаю успеет напиться, да еще вприкуску. Какая же это война была, посуди на милость! Я вот всю жизнь воевал, был и на японской, и на германской, всякие штуки видел, а таких броневиков не приходилось наблюдать…
— Оно правильно… Техника теперь не та, что была. Техника теперь, прямо сказать, высокой марки, — поддакнул бородатому какой-то старичок из толпы.
Перед вечером на станции собрался народ не только из станицы, но из всех соседних поселков. Пришли и старики и молодые. Казачата от стариков не отставали. У каждого болтался на кавказском наборном поясе здоровый кинжал. Все были разряжены — в праздничных черкесках, в бешметах. Хвастают перед поселковыми.
Поселковые ребята — это все сплошь дети иногородних. Есть среди нас и два казачонка: Мишка Архоник и Гаврик. Только они такие же, как и мы, — за красных стоят. Мишкин отец — деповский рабочий. Отец Гаврика — с красными ушел. Мишку и Гаврика станичники даже не считают за казачат. Да и верно, какие они казаки. Они и бешметов отроду не носили.
Где-то на перроне заиграла двухрядка. Казачата затянули песню:
Высоченный рыжий казак, заложив два пальца в рот, подсвистывал гармошке во всю силу. От усердия он стал потным и красным.
— Смотри, как запарился! — сказал Гаврик.
В это время к нам подошел конопатый казак в коричневой черкеске и попросил закурить. Гаврик сквозь зубы процедил:
— Нету. В лавке спроси.
— Дай закурыть! — крикнул казак, размахивая руками.
— В лавке, — повторил Гаврик.
— А я тебе говорю: дай закурыть!
— А я тебе говорю — нема, — передразнил его Гаврик.
Казак ухватил Гаврика за ворот рубахи.
— Отчепись, дурной! — крикнул Гаврик и стал вырываться.
Казак замахнулся плеткой. Но тут же к нему подскочили Андрей, Мишка Архоник и Ванька.
Андрей выхватил у казака плетку, а Мишка ударил его ногой в живот.
Казак зашатался. Ванька, не давая ему опомниться, выхватил у него из-за пояса кинжал.
Казак заголосил:
— Сандро, Петька! Егор! Иногородние бьют!…
Гармошка скрипнула и замолчала. Песня оборвалась. На помощь конопатому бежали здоровенные парни, семенили станичные казаки. Молодые на бегу вытаскивали из ножен кинжалы.
Мы сразу оказались в кольце. Андрей отбивался плеткой. Мы с Ванькой пустили в ход кулаки.
Вдруг земля вздрогнула… Послышался тяжелый орудийный выстрел. За ним, точно сорвавшиеся в пропасть каменные глыбы, загрохотали тяжелые пушки.
Стреляли там, в стороне Курсавки. Первый раз за много дней мы услышали орудийные выстрелы. Мы насторожились. Казаки тоже.
— Бей их! — закричал вдруг бородатый казак и хлопнул Ваньку плетью по голове.
Ванька схватился за голову. Казаки загикали и в десять рук принялись колотить Ваньку по чему попало.
— Берегись! Бомбу брошу! — закричал Андрей не своим голосом и сунул руку в карман.
Казаки расступились. Ванька вырвался из толпы и бросился бежать. Мы за ним.
— Ну, гады! Не попадайсь! — крикнул Гаврик и, на бегу размахнувшись кулаком, залепил по носу бородатому.
Мы бежали без оглядки.
За нами гнались казачата.
— Сволочи! Против своих пошли! Мы вам скрутим головы! — кричали они вслед Мишке и Гаврику.
У железнодорожного каменного моста мы остановились.
— Значит, отступили? — сказал Андрей, тяжело отдуваясь.
— Отступили, — грустно ответил Васька.
Гаврик, прислонясь плечом к своду моста, сплюнул на землю. Слюна у него была красная. Он сплюнул еще раз, и на землю упал окровавленный зуб.
— Вот курдюк конопатый, саданул как, — сказал он.
— Сразу видать — свой казак, родненький, — пошутил Мишка, потирая распухшее ухо.