— Говорят, сорок. А что? — насторожился Шурка Кузнецов и придвинулся ко мне поближе. — Разве слышно что?
— Да нет, ничего не слышно. Я просто так. А вы знаете, что в станице делается?
— Ну, что делается? — спросил Шурка.
— Неужели же ничего не знаете?
— Да что ты тянешь! — рассердился Шурка. — Говори толком!
— А ты сам пойди да узнай, что там делается, если ты такой быстрый.
— Ну, что ж, и пойду, — сказал Шурка.
— Пойди, пойди, — сказал я. — Тебя либо нагайкой отстегают, либо — на веревку.
— Вы потише, — прошептал Афонька. — Вон казак коней запрягает.
На том краю площади казак повернул дышло брички, завел коней, надел постромки и зацепил вожжу. Потом вскочил в бричку и стоя поехал.
— Хаустов, — сказал Пашка. — Наверно, опять с донесением к коменданту приезжал.
— У, хамлюга, — прошептал Шурка Кузнецов, провожая глазами казака в серой папахе с красным вершком. — Вот так бы и смахнул его с брички, кабы винтовка была!
— Слушай, Шурка, — сказал я. — И вы, ребята, слушайте. Давайте отряд соберем — Хаустовым вершки сбивать будем, а?
Афонька встал с нижней ступеньки и отошел от крыльца шага на два.
— Ты что? — сказал он. — Хочешь, чтобы попало всем? Брось, брат, не выдумывай! Не пойду в твой отряд. Всем расскажу, куда ты нас тянешь.
— Ну что ты раскудахтался? — остановил я Афоньку. — Видно сразу, что ты дурак, шуток не понимаешь. Ну какой у нас может быть отряд? Где у нас винтовки?
Шурка Кузнецов сразу понял, что я нарочно на попятный иду, — боюсь, как бы Афонька все дело не испортил.
Он подмигнул мне и сказал:
— Давайте мы два отряда организуем: один — ты, другой — я. В красных и в белых играть будем. Только уговор — в ухо не бить, а то у Афоньки вон до сих пор ухо словно помидор спелый.
Я хлопнул Шурку по плечу:
— Вот это дело! Два отряда еще лучше будет.
Афонька растерялся. Он глупо улыбался и поглядывал то на меня, то на Шурку.
— Пошли, ребята, пошли по домам, — сказал я, подымая со ступенек Пашку и Ваньку Махневича.
Мы зашагали через площадь и вышли на Вокзальную улицу.
У калитки Афонькиного дома мы остановились.
— Вот что, Афонька, — сказал я ему на прощанье. — У тебя, кажется, нож острый есть. Так вот ты нам палок побольше нарежь кизиловых. Они у нас заместо винтовок будут.
— Ладно, — сказал Афонька, — нарежу. А в чьем отряде я буду?
— В моем, — сказал Шурка. — Начальником штаба.
— Нет, я его к себе возьму, — сказал я, — помощником атамана.
Афонька пыхтел от удовольствия.
— Ну, прощай, Афоня, режь палки потолще! — крикнули мы ему и побежали по улице.
За углом мы остановились, и все разом захохотали:
— Начальник штаба!
— Помощник атамана!
— Апостол чертов!
— Сорокопудило!
— Вот наскочили так наскочили! Чуть не влопались!
Отделавшись от Афоньки, мы опять заговорили об отряде. Я рассказал ребятам, что отряд должен раздобыть оружие и патроны. Потом взял с каждого клятву, что никто не откроет нашей тайны ни отцу, ни матери, ни наяву, ни во сне, ни под угрозой, ни под пытками.
Шурка Кузнецов и Пашка Бочкарев произнесли клятву громко и торжественно, а Ванька Махневич — еле ворочал языком.
Мы только и разобрали:
— Ни отцу, ни матери…
Вдруг Шурка Кузнецов нахмурился и спросил:
— А зачем это Гаврик с Мишкой Шевченко пошел?
— В отряд его звать, — сказал я.
— Мишку в отряд?
— А что?
— Так у него же брат офицер. Шкуринец. Я сам видел, как он к ихнему дому на коне подъезжал. В погонах золотых и волчий хвост на башлыке. Пропали мы теперь!
— Подожди, Шурка, — сказал я. — Может, Гаврик еще не говорил с ним. Бежим искать их.
Мы все четверо побежали по поселку.
Уже темнело.
— Гаврик! — кричали мы на всю улицу. — Гаврик!
Мы наткнулись на Гаврика у Кондратьевских номеров. Он шел один.
— А где Мишка? — спросил я тревожно.
— Домой пошел.
— А ты ему сказал?
— Сказал.
— Ну, брат, беда теперь. Нарвались на шкуринца.
— На шкуринца? — переспросил Гаврик. — Где же вы нарвались?
— Да не мы, а ты на Мишку нарвался. У него же брат офицер.
Гаврик так и присел.
— А ведь и верно!… Вот черт, как же это я промахнулся? — сказал он и хлопнул себя ладонью по лбу. — То-то он вилял… Мы, говорит, офицеры, за неделимую единую… Я даже сперва и не понял, чего это он плетет.
— Ну, теперь рассуждать нечего, — сказал я. — Беги, разыщи Мишку и скажи ему: «Я, мол, тебя проверял — большевик ты или кадет. Хорошо, что ты не согласился в отряд идти. А то бы я сразу тебя атаману представил. Ну, а теперь я вижу, что ты наш, самый настоящий офицер-казак». Так и скажи ему.