— Он поверит, — поддакнул Шурка.
Гаврик рванулся и сейчас же пропал в темноте. Слышно было только, как он шлепал по мерзлым лужам.
Мы долго стояли у Кондратьевских номеров под навесом и прислушивались к каждому шороху вдали.
Наконец услышали топот — кто-то бежит. Это он, Гаврик.
Мы кинулись к нему навстречу.
— Ну, что?
— Все сказал, что надо.
— А он?
— Поверил дурак.
Мы облегченно вздохнули и молча пошли домой.
Глава XIII
ДЕПОВСКИЕ ОРГАНИЗУЮТСЯ
— Где ты вчера пропадал? — спросил меня Васька, когда на другой день к вечеру мы встретились во дворе.
— Дело было, — сказал я.
— Какие же у вас дела без меня? — обиделся Васька. — Я ведь первый в отряд записался, а вы меня обходите.
— Брось, Васька, не скули. Что же мы — целым табуном всякий раз ходить будем? Этак мы весь отряд скоро провалим.
— А с кем ты ходил? С Андреем небось?
— Нет, с Гавриком.
— А что же вы с ним делали?
Я нагнулся к Ваське и сказал тихо:
— Еще троих в отряд записали: Шурку Кузнецова…
— Этот годится, — сказал Васька.
— Пашку Бочкаря…
— И этот сойдет. А еще кого?
— Ваньку Махневича.
— Лапша, — сказал Васька. — Ну куда его, к черту, в отряд? Он с винтовкой заснет где-нибудь.
— Ничего, мы его живо разбудим.
— У вас, видать, другого дела нет, как Ваньку Махневича будить. Ну, я пошел. У меня тоже дело есть, поважнее вашего.
И Васька, заложив руки за спину, быстро зашагал к воротам.
— Эй, Васька! — крикнул я.
— Чего тебе?
— Куда ты шагаешь?
— Что же — я тебе кричать на весь двор буду? Ты подойди сюда — тогда и скажу.
Видно было, что ему самому очень хотелось поскорей рассказать мне свои дела.
Я подошел.
Васька огляделся кругом и сказал шепотом:
— В тупик иду, к Порфирию…
— Зачем? — спросил я, тоже шепотом.
— Отец велел привести его к нам. Поговорить хочет…
— А ты ему все рассказал?
— Все, только про наш отряд не говорил. Чуть было не сказал, да подумал — ругать будет.
— Ну, а он что?
— Пойдем, по дороге расскажу.
До самого стрелочного поста мы шли с Васькой молча.
Как только я принимался говорить, Васька махал кулаком:
— Молчи!
И только пройдя будку, Васька стал рассказывать. Илья Федорович не сразу поверил Ваське насчет красноармейца. Думал, Васька либо во сне это видел, либо просто заливает.
А Васька не отстает:
— Скажи, что красноармейцу передать? Соберешь ты деповских или не соберешь?
Ну, Илья Федорович, чтобы отвязаться от него, говорит:
— Хорошо, соберу. Только дай мне после работы руки вымыть, видишь, в мазуте все.
Васька подождал, пока отец помоется, и опять за свое:
— Когда же красноармейца звать?
Илья Федорович видит, что Васька не зря болтает, и говорит:
— Да зови хоть сейчас. Только подальше от станции держись да порознь идите, а то и сам влопаешься и его выдашь. А сперва, говорит, сбегай за Леонтием Лаврентьевичем и за Репко, а за Ильей Ивановичем (это моего отца так зовут) я сам зайду.
— А ты уже бегал? — спросил я Ваську.
— У каждого по три раза побывал, все никак дома застать не мог. Насилу добился.
Мы подошли к тупику.
В сумерках товарные вагоны были похожи на черные дома без дверей и окон.
Мы шли по путям, спотыкаясь о каждую шпалу.
Ощупью отыскали лестницу, которая вела на чердак. Васька задрал голову, посмотрел в темнею дыру чердачной двери и сказал:
— Лезь ты, я покараулю.
Я полез по лестнице, держась за перила, уцелевшие только с одной стороны. С площадки заглянул в дверь — на чердаке никого не было видно.
Я позвал шепотом:
— Порфирий…
Никто не откликался из темноты.
— Порфирий! — сказал я громче.
— Чего кричишь? — спросил снизу Васька.
— Его здесь нету, — сказал я, перегибаясь через перила площадки.
— Да ты на чердак войди. Он прячется, наверно, — прошептал Васька.
Я протянул руку вперед и шагнул на чердак. Доски подо мной заскрипели. Я остановился. Постоял немного и шагнул еще раз. Ноги у меня запутались в чем-то колючем, шершавом, — должно быть, в соломе, — я споткнулся и упал лицом вниз. Сам не знаю, как закричал не своим голосом:
— Васька!
Никто не ответил снизу. Только кто-то быстро-быстро зашлепал по шпалам.
Я кое-как добрался до двери и скатился вниз по лестнице.
Васьки не было. Струсил, удрал!