— Ой, чего это с ним? — зашептал Сенька. — В мазуте весь. Без шапки… Может, случилось что…
— Опять в депо, верно, кого-нибудь застукали… — сказал Андрей.
Следом за Корнелюком во двор вошли Репко и Илья Федорович. На ходу они разговаривали. Илья Федорович говорил тихо, одними губами, а Репко каждое слово выкрикивал. Только слов его нельзя было понять.
— Пойдем узнаем, что там случилось, — сказал Андрей.
У Васьки в коридоре было темно. Мы приоткрыли дверь и осторожно, один за другим, пролезли в комнату. Корнелюк стоял около стола и разматывал толстую проволоку. Репко, примостившись у подоконника, разворачивал какой-то чертеж.
— Гляди сюда, — сказал он Илье Федоровичу. — Вот Бондаренкова будка, а тут откос…
— Вижу, — сказал Илья Федорович. — Только погоди. Зачем это ребята сюда набились?
Мы все попятились к дверям. Только Андрей вышел вперед и сказал:
— Дядя Илья, а ты знаешь, что «Победа» на Курсавку выходит?
— Вот черти! — засмеялся Илья Федорович. — Прежде нас все узнают… Ну ладно, оставайтесь. Все равно от вас никуда не скроешься. А ты, Гришка, слетай за отцом. Чего он там в канаве копается?
— В какой канаве?
— А в депо.
Я пулей понесся в мастерскую. Отец сидел, скрючившись, под вагоном и колотил по рессоре молотком.
Я полез к нему под колеса.
— Отец, — зашептал я, — тебя Илья Федорович зовет, иди скорее.
Отец стукнул еще несколько раз молотком и осторожно вылез из-под вагона.
— И чего суматоху подымают? Все экстренности…
Он неторопливо собрал инструмент и пошел за мной. Когда мы вошли во двор, Илья Федорович выносил из сарая десяток болтов.
— Долго ждать себя заставляешь, — сказал он моему отцу.
— Скорее не мог, — ответил отец угрюмо. — Надо было непременно рессору переменить. Да нескладная попалась, не отвинчивается. Я и так и этак… И молотком пробовал, и зубилом. Не идет окаянная!
— А ты бросил бы. Чего ради старался?
— Я и бросил, — сказал отец.
В комнате у Ильи Федоровича было навалено всякого инструмента: разводные ключи, ломы, болты, гайки.
Васька сидел на корточках и отвинчивал гайки от болтов.
— А где Андрей и Сенька? — спросил я.
— За Порфирием пошли, — шепнул Васька. — Сейчас приведут его. Ну и дела тут делаются! Взрывать дорогу хотят…
— А чем взрывать будут?
— Чем-нибудь да взорвут, — сказал Васька.
— А инструмент зачем?
— Подкоп делать.
— Подкоп? — спросил я. — А к чему же тогда болты?
Васька ничего не ответил. В эго время дверь отворилась и вошли Порфирий с Андреем и Сенькой.
— Здравствуй, дядя Порфирий, — обрадовался Васька.
— И ты тут? — спросил мимоходом Порфирий.
Сразу же Порфирия обступили Илья Федорович, Репко, Корнелюк, мой отец. Заговорили вполголоса. Репко держал перед собой развернутый планчик и тыкал в него пальцем.
— Вот тут подъем, — говорил он. — Значит, надо решить, в каком месте разбирать.
— Ясно, у Бондаренковой будки, — сказал Корнелюк. — Сегодня же ночью и пойдем.
— У Бондаренковой будки ничего не выйдет, — сказал Репко. — Смотри, какой тут большой подъем. Паровоз только ткнется носом и сразу же остановится. А если и залезет на щебень бегунками, так долго ли рабочих вызвать из Невинки? Поднимут его домкратами, дернут сзади — и все в порядке.
— Ну, а если пониже — вот тут разобрать?
— Ниже — уклон мал. Скорости не наберет. Нужен такой угол вниз, чтобы он летел ко всем чертям верст семьдесят без передыху.
— А ниже еще хуже, — сказал Корнелюк.
— Ты думаешь? — спросил Илья Федорович. — Понял, видать! А еще железнодорожник! Ну, смотри сюда. Вот станция Киан, а вот семнадцатая верста. Что — есть тут уклон или нет? Ну, то-то ж… Вот здесь и разбирать надо.
— Верно, — обрадовался Репко. — Здесь совсем просто его под откос спустить. Только один рельс вывернуть.
— Значит, порешили? — спросил Порфирий. — На семнадцатой. Ну что ж, так и сделаем…
В это время в коридоре хлопнула дверь.
Все насторожились. Репко сунул планчик в карман.
Дверь хлопнула еще раз.
— Это ветром, — сказал Илья Федорович.
Репко вынул планчик из кармана.
— Ну, кто же на семнадцатую идет? — спросил Порфирий.
— Я, — вызвался Репко. — Да и все пойдут.
— Нет, — сказал Порфирий. — Всем нельзя. За вами, деповскими, тут в четыре глаза глядят.
— Во все восемь, — сказал Корнелюк. — Меня каждый день от водокачки до самой квартиры провожают. Одного лохматого я в лицо знаю. Даже здороваюсь, когда встречаемся.