— Посидите тут, покуда большевики придут, они вас выпустят.
Запертые пассажиры забарабанили в дверь.
А Репко бежал уже к другому вагону.
Я бросился ему помогать. Рядом с нами, будто из земли, выросли Гаврик, Васька, Иван Васильевич и другие наши товарищи.
Мы разбежались по вагонам и стали дружно, с грохотом задвигать двери, одну за другой. Перепуганные беженцы даже не сопротивлялись. Только из одного вагона, когда мы стали его запирать, вдруг высунулась рука с маузером. Но Гаврик вовремя ударил по руке обрезом, и маузер полетел под вагон.
— А где Андрей? — беспокойно спросил меня Васька.
В самом деле, куда девался Андрей? Его уже давно никто не видел.
Но искать было некогда. Со стороны дежурки бежали к нам белогвардейцы с винтовками наперевес.
Впереди мчался какой-то господин в шляпе. На бегу он поворачивался к солдатам и кричал тонким голосом:
— Они мои вещи заперли! Мое семейство заперли!
— Бери их на мушку, ребята! — крикнул нам Гаврик.
Мы сразу щелкнули затворами.
Солдаты остановились. Если бы не было на платформе мастеровых, они бы, конечно, расправились с нами. Но как раз в это время состав оцепили со всех сторон деповские. У каждого была в руках винтовка или наган.
— Никого не выпускай из вагонов! — кричал мастеровым Репко. — Не давай пощады буржуям.
Солдаты и казаки постояли, постояли, а потом медленно повернулись и пошли обратно. Господин в шляпе бросился их догонять.
— Братцы, братцы! — кричал он им вслед. — Как же так? Что за безобразие! Прикажите вагоны открыть!
Но солдаты его не слушали. Дойдя до первого выхода, они, как по команде, сделали полуоборот направо и побежали на улицу.
Пестрая толпа офицеров и вольных будто сразу растаяла. Одни убежали, а другие сидели в запертых вагонах под надежной охраной.
— Идем, ребята, в поселок, — сказал нам Гаврик. — Может, и там подходящее дело найдется.
Мы вышли через подъезд на улицу. Там стояли, уткнувшись мордами в забор, оседланные казачьи лошади. Никто их не сторожил. Видно, забыли казаки своих коней. Да и куда ускачешь теперь на самом резвом коне, если чуть ли не у самой станции, и в станице, и у моста через Кубань рвутся красноармейские снаряды, а во всех балках рыщут партизаны, перерезают дорогу кадетам.
— На коней, ребята! — крикнул нам Гаврик.
Мы отвязали уздечки и живо вскочили на коней. Каждый взял себе коня на выбор. Мне достался черный, с лысиной на лбу и с белым кольцом на ноге.
А те кони, которые никому из нас по вкусу не пришлись, так и остались у забора.
— Куда поскачем? — спросил Гаврик.
— К мосту! — ответил за нас всех Васька. Он лихо сидел на своем сером пышногривом коне.
Только мы собрались в путь, из дверей вокзала выскочил Андрей. Он посмотрел на нас и разинул рот.
— Откуда коней взяли? — спросил он.
— Бери и ты, вон там их сколько хочешь, — сказал Гаврик и кивнул головой на коней, которые стояли у забора.
— А ты где был, Андрей? — спросил Васька.
— На паровозе. Мы с Корнелюком паровоз от кадетского состава отцепили и в депо отвели. Он там теперь и стоит — отдыхает.
Андрей тоже выбрал себе коня, гнедого, сухопарого, вскочил в седло, и мы помчались галопом на Кубань.
Только по дороге я заметил, что у меня поцарапана рука. Это осколком от гранаты задело. Ну, ничего, заживет, если только под пулю нынче не попаду.
А пули так и жужжат кругом. У въезда на мост мы остановились.
На мосту давка.
Подводы со всяким хозяйством — с кроватями, с кастрюлями и корытами — не давали двигаться артиллерийской батарее. Лошади бесились и поднимались на дыбы. Казаки, пробираясь верхом между зарядными ящиками и тяжело нагруженными бричками, стегали плетьми кого попало — и лошадей и людей.
А над Кубанью рвалась шрапнель и дождем сыпалась в воду.
И вдруг у самых орудий упал снаряд. Кто был поближе, кинулся к перилам, а кто и в самую Кубань прыгнул. Другие, как подкошенные, попадали на землю — прямо под колеса повозок.
Снаряд так и не взорвался, а пропал из-за него не один человек. На ту сторону Кубани никто не переплыл.
Все новые и новые подводы, двуколки и фаэтоны подъезжали к мосту.
— Гляди! — крикнул мне Васька.
В лаковой коляске сидели двое мужчин. Один из них был рябой и горбоносый атаман, а другой — станичный мукомол, Иван Матвеевич Дериземля. За коляской тянулись тачанки, а за тачанками — опять артиллерия.
— Эх, нельзя этих гадов живьем отпустить, — сказал Андрей, поднимаясь на стременах. — Красные, видно, уже станцию берут. Слышите, какая там трескотня? Надо бы задержать.