— Ладно, сам знаю, — сказал я.
Гаврик бросился догонять Мишку, а я остался с ребятами.
Афонька подобрал с земли белую костяшку и тоже пошел прочь.
— Ребята, — тихо сказал я и поманил рукой Шурку, Пашку и Ваньку Махневича.
Афонька обернулся.
— Вы чего это? — подозрительно спросил он.
— Да так, чего ты привязываешься? — ответил я. — Иди куда шел.
Но Афонька не хотел уходить.
— Я знаю, вы что-то надумали, а мне не говорите. Вот когда тебе пистоны нужны были, Гришка, тогда ты со мной говорил? А теперь — так без меня.
— Ну, ладно, оставайся, — сказал я.
Мы впятером уселись на ступеньках бакалейной лавки.
На площади перед крыльцом и на улице, что примыкала к лавке сбоку, было пусто и тихо. Только на другом конце площади у плетня стояла казачья бричка, в которую уткнули морды две гнедые сухопарые карачаевки.
Долго я мялся, не зная с чего начать.
Наконец сказал:
— Ребята, как вы думаете, в Кубани вода мерзлая?
— Конечно, мерзлая, — ответил Пашка и посмотрел на меня с удивлением.
— А сколько верст будет до Курсавки?
— Говорят, сорок. А что? — насторожился Шурка Кузнецов и придвинулся ко мне поближе. — Разве слышно что?
— Да нет, ничего не слышно. Я просто так. А вы знаете, что в станице делается?
— Ну, что делается? — спросил Шурка.
— Неужели же ничего не знаете?
— Да что ты тянешь! — рассердился Шурка. — Говори толком!
— А ты сам пойди да узнай, что там делается, если ты такой быстрый.
— Ну, что ж, и пойду, — сказал Шурка.
— Пойди, пойди, — сказал я. — Тебя либо нагайкой отстегают, либо — на веревку.
— Вы потише, — прошептал Афонька. — Вон казак коней запрягает.
На том краю площади казак повернул дышло брички, завел коней, надел постромки и зацепил вожжу. Потом вскочил в бричку и стоя поехал.
— Хаустов, — сказал Пашка. — Наверно, опять с донесением к коменданту приезжал.
— У, хамлюга, — прошептал Шурка Кузнецов, провожая глазами казака в серой папахе с красным вершком. — Вот так бы и смахнул его с брички, кабы винтовка была!
— Слушай, Шурка, — сказал я. — И вы, ребята, слушайте. Давайте отряд соберем — Хаустовым вершки сбивать будем, а?
Афонька встал с нижней ступеньки и отошел от крыльца шага на два.
— Ты что? — сказал он. — Хочешь, чтобы попало всем? Брось, брат, не выдумывай! Не пойду в твой отряд. Всем расскажу, куда ты нас тянешь.
— Ну что ты раскудахтался? — остановил я Афоньку. — Видно сразу, что ты дурак, шуток не понимаешь. Ну какой у нас может быть отряд? Где у нас винтовки?
Шурка Кузнецов сразу понял, что я нарочно на попятный иду, — боюсь, как бы Афонька все дело не испортил.
Он подмигнул мне и сказал:
— Давайте мы два отряда организуем: один — ты, другой — я. В красных и в белых играть будем. Только уговор — в ухо не бить, а то у Афоньки вон до сих пор ухо словно помидор спелый.
Я хлопнул Шурку по плечу:
— Вот это дело! Два отряда еще лучше будет.
Афонька растерялся. Он глупо улыбался и поглядывал то на меня, то на Шурку.
— Пошли, ребята, пошли по домам, — сказал я, подымая со ступенек Пашку и Ваньку Махневича.
Мы зашагали через площадь и вышли на Вокзальную улицу.
У калитки Афонькиного дома мы остановились.
— Вот что, Афонька, — сказал я ему на прощанье. — У тебя, кажется, нож острый есть. Так вот ты нам палок побольше нарежь кизиловых. Они у нас заместо винтовок будут.
— Ладно, — сказал Афонька, — нарежу. А в чьем отряде я буду?
— В моем, — сказал Шурка. — Начальником штаба.
— Нет, я его к себе возьму, — сказал я, — помощником атамана.
Афонька пыхтел от удовольствия.
— Ну, прощай, Афоня, режь палки потолще! — крикнули мы ему и побежали по улице.
За углом мы остановились, и все разом захохотали:
— Начальник штаба!
— Помощник атамана!
— Апостол чертов!
— Сорокопудило!
— Вот наскочили так наскочили! Чуть не влопались!
Отделавшись от Афоньки, мы опять заговорили об отряде. Я рассказал ребятам, что отряд должен раздобыть оружие и патроны. Потом взял с каждого клятву, что никто не откроет нашей тайны ни отцу, ни матери, ни наяву, ни во сне, ни под угрозой, ни под пытками.
Шурка Кузнецов и Пашка Бочкарев произнесли клятву громко и торжественно, а Ванька Махневич — еле ворочал языком.
Мы только и разобрали:
— Ни отцу, ни матери…
Вдруг Шурка Кузнецов нахмурился и спросил:
— А зачем это Гаврик с Мишкой Шевченко пошел?
— В отряд его звать, — сказал я.
— Мишку в отряд?
— А что?
— Так у него же брат офицер. Шкуринец. Я сам видел, как он к ихнему дому на коне подъезжал. В погонах золотых и волчий хвост на башлыке. Пропали мы теперь!
— Подожди, Шурка, — сказал я. — Может, Гаврик еще не говорил с ним. Бежим искать их.
Мы все четверо побежали по поселку.
Уже темнело.
— Гаврик! — кричали мы на всю улицу. — Гаврик!
Мы наткнулись на Гаврика у Кондратьевских номеров. Он шел один.
— А где Мишка? — спросил я тревожно.
— Домой пошел.
— А ты ему сказал?
— Сказал.
— Ну, брат, беда теперь. Нарвались на шкуринца.
— На шкуринца? — переспросил Гаврик. — Где же вы нарвались?
— Да не мы, а ты на Мишку нарвался. У него же брат офицер.
Гаврик так и присел.
— А ведь и верно!… Вот черт, как же это я промахнулся? — сказал он и хлопнул себя ладонью по лбу. — То-то он вилял… Мы, говорит, офицеры, за неделимую единую… Я даже сперва и не понял, чего это он плетет.
— Ну, теперь рассуждать нечего, — сказал я. — Беги, разыщи Мишку и скажи ему: «Я, мол, тебя проверял — большевик ты или кадет. Хорошо, что ты не согласился в отряд идти. А то бы я сразу тебя атаману представил. Ну, а теперь я вижу, что ты наш, самый настоящий офицер-казак». Так и скажи ему.
— Он поверит, — поддакнул Шурка.
Гаврик рванулся и сейчас же пропал в темноте. Слышно было только, как он шлепал по мерзлым лужам.
Мы долго стояли у Кондратьевских номеров под навесом и прислушивались к каждому шороху вдали.
Наконец услышали топот — кто-то бежит. Это он, Гаврик.
Мы кинулись к нему навстречу.
— Ну, что?
— Все сказал, что надо.
— А он?
— Поверил дурак.
Мы облегченно вздохнули и молча пошли домой.
Глава XIII
ДЕПОВСКИЕ ОРГАНИЗУЮТСЯ
— Где ты вчера пропадал? — спросил меня Васька, когда на другой день к вечеру мы встретились во дворе.
— Дело было, — сказал я.
— Какие же у вас дела без меня? — обиделся Васька. — Я ведь первый в отряд записался, а вы меня обходите.
— Брось, Васька, не скули. Что же мы — целым табуном всякий раз ходить будем? Этак мы весь отряд скоро провалим.
— А с кем ты ходил? С Андреем небось?
— Нет, с Гавриком.
— А что же вы с ним делали?
Я нагнулся к Ваське и сказал тихо:
— Еще троих в отряд записали: Шурку Кузнецова…
— Этот годится, — сказал Васька.
— Пашку Бочкаря…
— И этот сойдет. А еще кого?
— Ваньку Махневича.
— Лапша, — сказал Васька. — Ну куда его, к черту, в отряд? Он с винтовкой заснет где-нибудь.
— Ничего, мы его живо разбудим.
— У вас, видать, другого дела нет, как Ваньку Махневича будить. Ну, я пошел. У меня тоже дело есть, поважнее вашего.
И Васька, заложив руки за спину, быстро зашагал к воротам.
— Эй, Васька! — крикнул я.
— Чего тебе?
— Куда ты шагаешь?
— Что же — я тебе кричать на весь двор буду? Ты подойди сюда — тогда и скажу.
Видно было, что ему самому очень хотелось поскорей рассказать мне свои дела.
Я подошел.
Васька огляделся кругом и сказал шепотом:
— В тупик иду, к Порфирию…
— Зачем? — спросил я, тоже шепотом.
— Отец велел привести его к нам. Поговорить хочет…