Джо стал рассказывать о музыке, и я почувствовала, что никогда больше не буду одинокой.
Он включил радио, затем посмотрел на меня. Огонек приемника загорелся, и я услышала конец чего-то суховатого. Послышались первые скоротечные звуки литавр, и скрипка, огромная, как дом, стала петь для меня. Мне никогда не приходилось слышать ничего подобного.
Мы сидели в гостиной Марии и слушали, как Яша Хейфиц играл то, что, как я теперь знаю, является величайшим из скрипичных концертов (концерт Бетховена). Именно тогда, в какое-то из мгновений у меня возник план. Сначала это было что-то грубое, даже и не план вовсе, но с его помощью решались все наши проблемы — Джо и мои.
Мне было семнадцать лет (неужели прошел только год?), и я никогда не задумывалась, что можно сделать свои любовные дела не только своими.
Я и не осознавала, что тревоги Джо являлись его собственной красной телегой… которую мне было назначено помогать ему тащить.
Я понимала: сейчас не время и не место принимать решение. Кроме того, мне требовалось все тщательно обдумать, аккуратно обернуть, обвязать красной ленточкой неотразимо, словно рождественский подарок… и только потом преподнести это Джо.
Мы отодвинулись друг от друга. Не резко, а неохотно. Концерт только закончился, когда я услышала мерцающее стаккато каблучков Марии по дорожке и молча встала. Джо подал мне плащ (мы оба двигались быстро, поскольку мне нужно было уйти до возвращения его жены), и я вышла на улицу через кухню, услышав за собой стук двери.
Перед моими глазами стоял образ Джо, безмолвного, с любовью следящего за моим уходом.
Наконец я оказалась на улице. Через тонкую кухонную дверь до меня донесся слабый голос Марии и низкий, усталый тон Джо.
Вероятно, она спрашивала обо мне, а может, она уже забыла о гостье.
Я решила пойти домой. Возвращение заняло у меня полчаса. Подойдя к дому, я обнаружила, что очень растрепана. Но теперь я знала, как поступить, знала вероятную цену этого поступка, знала о его возможных последствиях.
Я приблизилась к парадной двери, открыла ее, вошла в гостиную, в которой сидел и по-прежнему читал Эллиот (он читал весь день по субботам и воскресеньям, это была наименее неприятная из его привычек). Взглянув на него, я почувствовала, как подпрыгнуло мое сердце. Он не знал, какой удар ему грозил… еще не знал. Пока не знал.
Глава 3
Понедельник в школе выдался трудным. Все видели меня у Энрико, а те, кто не видел, уже получили цветистые описания от моих маленьких подружек из нашей банды. Каждый хотел знать, что это за мужчина, с которым я уехала. Я только приятно улыбалась и выдавала его за друга Эллиота, одним словом, вела себя как можно более естественно. За три часа сплетни утихли. Я не выглядела ни взволнованной, ни несчастной, ни таинственной, и все в конце концов стали думать то, что мне было нужно: ничего.
Кроме, конечно господина Раймонда Лессера. Звонок отчима насторожил его, а новость о моем возвращении домой с незнакомцем просто взволновала. Он подошел ко мне перед ланчем, и я, улыбаясь, села в переполненной, шумной столовой напротив него.
Рэй удивился, что я не возразила, когда он взял меня за руку и попросил сесть рядом с ним. Он считал, что я должна разозлиться на него, как черт. В общем-то правильно считал. Но теперь я смотрела на все случившееся по-другому. Если бы не его поступок, если бы Рэй не бросил меня одну, я никогда не встретила бы Джо. И ничего бы не случилось.
Я слегка нахмурилась, присаживаясь за стол. Рэй взглянул на меня.
— С тобой все в порядке?
— Ага.
— Боли и страдания?
Я кивнула. У меня были и боли и страдания, с которыми я не согласилась бы расстаться за весь чай Китая. Они являлись моим секретным внутренним знаком победы. Я устроилась на жестком сиденье, слегка покраснела и ничего не сказала.
Однако в тот понедельник мне была нужна подружка, любая подружка, чтобы просто поговорить. Я хотела выговориться, но не имела достаточно близких друзей, поскольку избегала заводить их. А теперь внутри меня горела тайна, и мне недоставало девочки, с которой можно было бы пошептаться, которая улыбнулась бы несколько ошеломленно, обняла меня и повела в туалет, где я смогла бы хорошенько выплакаться. Слезы накопились, но распускать нюни я не имела права. Весь день я чувствовала слезы, подступавшие к горлу, слезы не горькие, но настойчивые. Заплакать хотелось невероятно.
Рэй сидел и прихлебывал суп. Ему потребовалось некоторое время, чтобы перейти к главному. Наконец он, не глядя на меня, пробормотал:
— Извини.
— Принимается, — ответила я с ртом, набитым ветчиной и сыром.
— Кто тот парень, Джоан?
— Все так, как ты уже слышал, — сказала я. — Друг Эллиота.
— Тогда почему твой отчим позвонил?
— А почему нет?
— Ну, — неловко протянул Рэй, и я почти увидела, как в его голове вращались маленькие шестеренки. — Если он друг твоего отчима, почему он не вошел вместе с тобой? Я имею в виду, твой отчим думал, что я привез тебя домой, поэтому его друг, очевидно, не входил в дом.
— Он просто высадил меня у двери, — безразлично пояснила я. — И не захотел заходить.
Рэй сидел, жевал, и что-то в движениях его челюстей подсказало мне, что он не поверил в мою историю ни на секунду.
Я смотрела на него и почувствовала, что могла бы его убить. На осторожности этого восемнадцатилетнего ублюдка держалось наше с Джо счастье. Как мне хотелось высказать ему все, что я о нем думаю! Даже зубы ныли. Но я не могла. Я проглотила свою ярость вместе с молоком и решила: раз я повзрослела достаточно, чтобы влюбиться, чтобы разработать такой план, значит, нужно уметь сдерживаться. Игра того стоила.
— Слушай, — сказала я. — Я совсем не злюсь на тебя, дружище. Честно. На самом деле… — я улыбнулась Рэю и показала все свои милые зубки (мне очень хотелось вонзить их в его шею), — Думаю, ты был прав. Я вожу тебя за нос.
Он раздулся от удовольствия. Я увидела, как к нему вернулась смелость, окрасив его глупые щеки.
— Ну, — протянул Рэй, — это тоже нечестно. — Он взял меня за руку, и я позволила ему это. — Я вел себя как проклятый дурак, а не как джентльмен. Извини.
— Давай обо всем забудем, — предложила я, чувствуя его пальцы на своем запястье. — Будем считать, что ничего не случилось.
— Начнем сначала?
— Начнем.
— Больше никаких обид?
— Никаких, — произнесла я так, что Рэй опять крепко сжал мое запястье. Я сделала последний глоток молока, когда зазвенел звонок.
— Мне пора в класс.
— Хорошо, — Рэй наконец отпустил меня. — Скоро увидимся?
— Позвони мне.
Я встала и взяла свой поднос с грязной посудой, чтобы отнести его на мойку. Рэй не пошел за мной. Я следила за ним краешком глаза. Он погрузился в кусок шоколадного торта, уже позабыв обо мне, уверенный, что ситуация находится под его контролем.
Она находилась под контролем, но не под таким, как представлял себе Рэй. Теперь он лишний раз не раскроет рот, поэтому я в безопасности.
Я вышла и только когда оказалась в классе, открыла учебник химии, поняла впервые в жизни, что солгала. Не так как лжет ребенок, а намеренно. Это чувство мне совсем не понравилось.
Я пришла домой около пяти. Мама лежала в своей комнате, откуда доносилось бормотание радио. В доме было очень тихо, и у меня было еще полчаса до звонка Джо. Я прошла в свою комнату, закрыла дверь, поставила пластинку, легла на кровать, но расслабиться не смогла.
Мои мышцы оставались напряжены сами по себе. Подобное ощущение вызывало страх: лежать и вдруг чувствовать мышечный спазм, который, так сказать, не имеет к тебе никакого отношения.
Странное и неприятное состояние.
Я перевернула пластинку и наконец сдалась.
Я соскочила с кровати, подошла к своему столу, достала листок бумаги, нашла в ящике огрызок карандаша и приступила к работе. Писать пришлось довольно долго, но закончив письмо, я аккуратно скопировала его печатными буквами и просмотрела. Было очень странно видеть то, что вертелось в моей голове, выраженным на бумаге. Я перечитала письмо, запоминая слова, переставляя их тут и там, пока не остановилась на наиболее подходящем варианте. Затем, естественно, я разорвала его на миллион мелких кусочков и спустила их в унитаз.